О смерть, угрюмый Дон-Кихот,
Воюй, коси живые тени!
Освобожденная, взойдет
Душа на новые ступени…
«День прошел, да мало толку!..»
День прошел, да мало толку!
Потушили в зале елку.
Спит, забытый на верхушке,
Ангел, бледный от луны.
Золотой орешек с елки
Положу я под подушку —
Будут радостные сны.
В час урочный скрипнет дверца —
Это сон взойдет и ляжет
К изголовью моему.
— Спи, мой ангел, — тихо скажет.
Золотой орешек-сердце
Положу на грудь ему.
«Шатается по горенке…»
Шатается по горенке,
Не сыщет уголка
Сестрица некрещеная,
Бессонная тоска.
Присядет возле ног моих,
Колени обовьет,
Бормочет мне знакомый стих
И все поет, поет.
И руки бесприютные
Все прячет мне на грудь,
Глядит глазами смутными,
Раскосыми чуть-чуть…
«Как высказать себя в любви?..»
Как высказать себя в любви?
Не доверяй зовущим взглядам.
Знакомым сердце не зови,
С тобою бьющееся рядом.
Среди людей, в мельканье дней,
Спроси себя, кого ты знаешь?
Ах, в мертвый хоровод теней
Живые руки ты вплетаешь!
И кто мне скажет, что ищу
У милых глаз в лазури темной?
Овеяна их тишью дремной,
О чем томительно грущу?
Хочу ли тайной жизни реку
В колодцы светлые замкнуть?
О, если б ведать трудный путь
От человека к человеку!
«Надеть бы шапку-невидимку…»
Надеть бы шапку-невидимку
И через жизнь пройти бы так!
Не тронут люди нелюдимку,
Ведь ей никто ни друг, ни враг.
Ведет раздумье и раздолье
Ее в скитаньях далеко.
Неуязвимо сердце болью,
Глаза раскрыты широко.
И есть ли что мудрее, люди, —
Так, молча, пронести в тиши
На приговор последних судей
Неискаженный лик души!
«Рвануло грудь, и подхватила…»
Рвануло грудь, и подхватила,
Запела гулкая свирель.
Я видела, как уронила
Былые руки на постель.
Я видела, как муж, рыдая,
Сжал тело мертвое мое.
И все качнулось, в свете тая.
Так вот оно — небытие!
Вздохнуть хотела бы — нет дыхания,
Взглянуть хотела бы — забыла взор.
Как шумы вод — земли восклицания,
Как эхо — гонятся вслед рыдания,
Костяшки слов, панихиды хор,
И вопль, как нож: ах, что же это!
Вопль без ответа
Далеко где-то.
И вот по воздуху, по синему —
Спираль, развернутая в линию,
Я льюсь, я ширюсь, я звеню
Навстречу гулкому огню.
Меня качают звоны, гуды,
И музыки громо́вой груды
Встречают радостной грозой
Новорожденный голос мой.
«Проволочив гремучий хвост…»
Проволочив гремучий хвост
Немало верст по курским шпалам,
Промчал наш поезд утром алым
Через Оку железный мост.
И в поле стал, на полустанке.
В купе — светло, а у окна —
Стеклянный голос коноплянки,
Заря, прохлада и весна…
Нет ни души. С реки доносит
Туманы ила и песков,
Да баба милостыню просит
С пучком убогих васильков.
Но, боже мой, каким ответом
И отзвуком единый раз
На бедном полустанке этом
Вся молодость моя зажглась!
Озноб зари, весны и счастья…
Там в поле было суждено
Мне жизни первое причастье,
И не повто́рится оно!
9 октября 1921. Камб
«О, беспощадная, унылая угроза…»
О, беспощадная, унылая угроза
Трех этих слов —
В последний раз!
Когда сентябрьская пылает роза
Среди ветров
В последний раз.