Опустив носилки на траву, они молча сидели на корточках, словно ожидая чего-то. Гусев встрепенулся.
— Может, сходить туда, к ним?
Ему никто не ответил. Только Хижняк заворочался, закряхтел по-стариковски. Наверное, хотел что-то сказать, но не сказал. Поднялся, встал возле носилок, окликнул Коробкова.
— Берись, Максимыч, надо идти.
…Все это рассказал моему отцу щуплый, с белой выстриженной клочками макушкой парень, перешедший вместе с двумя другими линию фронта, на участке, который обороняла рота. Еще рассказал Гусев, что в ту же ночь умер от ран сержант Бельчик, а когда проскакивали передовую, подорвался на мине бухгалтер Коробков и смертельно испугавшийся Никита Болдырев со слезами вымолил, чтобы его «христа ради» отпустили домой от всей этой страсти. Младший брат с ним не пошел.
Отец смотрел на троих обросших недельной щетиной мужиков, жадно глотавших холодную кашу с бараниной, и думал, что с ними делать.
Отцу еще не было двадцати. Ротой он командовал неделю.
— Ладно, — наконец сказал он. — Воюйте, а там видно будет.
И стали они воевать…