Ну, для этого потребовалось бы очень точно нацелить ту дурацкую стрелу; мы могли бы попасть куда не надо. Но основной причиной было то, что я об этом не подумал.
Стар сидела, баюкая раненую руку. Я сказал:
— Лапушка, ты не смогла бы сделать так, чтобы мы потихоньку полегоньку полетели на две ступени вниз и в ту дыру, что нам нужна' Она подняла искаженное лицо кверху.
— Нет.
— Вот как. Жаль.
— Мне ужасно не хотелось говорить вам об этом — но я пережгла подвязки в нашем скоростном полете. От них не будет проку, пока я не смогу их перезарядить. Здесь того, что нужно, не найти/ Зеленая плесень, заячья кровь — все такое вот.
— Босс, — сказал Руфо, — а что, если использовать для зацепки всю верхушку Башни?
— Это как это?
— У нас уйма веревки.
Это была вполне осуществимая идея — пропустить веревку вокруг вершины, пока еще кто-нибудь подержит концы, потом связать их и спуститься по тому, что останется. Мы так и сделали. В результате из тысячи ярдов нам не хватило всего лишь сотни футов веревки [71].
Стар наблюдала за нами. Когда мне пришлось признать, что нехватка сотни футов равнозначна отсутствию веревки вообще, она задумчиво сказала:
— Может, Скипетр Аарона поможет?
— Конечно, если его воткнуть посреди этого теннисного стола-переростка. Что это за Скипетр Аарона?
— Он превращает жесткое в мягкое, а мягкое в жесткое. Да нет, не то. Впрочем, и это тоже, но я вот о чем: надо положить эту веревку поперек крыши, чтобы с дальнего конца свисало футов десять. Потом сделать твердыми, как сталь, тот конец и веревку, проходящую по крыше, — ну, как крючок.
— А ты сможешь?
— Не знаю. Это заклинание из Соломонова Ключа. Все зависит от того, смогу ли я его вспомнить. И от того, действуют ли такие вещи в этой Вселенной.
— Увереннее, увереннее! Конечно, сможешь.
— Не могу даже представить, как оно начинается. Милый, вы можете гипнотизировать? Руфо не может, во всяком случае меня.
— Совершенно ничего в этом не смыслю.
— Делайте точно то же, что я на уроке языка. Смотрите мне в глаза, говорите мягко и приказывайте мне вспомнить слова. Вам, наверное, лучше сначала разложить веревку.
Мы так и сделали, а я отпустил на жало крючка сто футов вместо десяти по принципу «чем больше, тем лучше». Стар легла на спину, и я принялся говорить ей, мягко (и без убежденности), но неуклонно повторяя одно и то же.
Стар закрыла глаза и, казалось, уснула. Внезапно она забормотала что-то не по-нашему.
— Эй, босс! Чертова конструкция тверда, как камень, и жестка, как пожизненный приговор.
Я велел Стар просыпаться, и мы соскользнули на ступень пониже, действуя как можно быстрее и молясь, чтобы она не размягчилась некстати. Веревку выбирать не стали; я просто велел Стар заставить ее закрахмалиться еще дальше, потом пошел вниз, удостоверился, что нашел нужное отверстие, три ряда снизу и четырнадцать сверху. Потом вниз соскользнула Стар, и я поймал ее на руки. Руфо спустил багаж, по большей части оружие, и последовал за ним. Мы оказались внутри Башни, пробыв на планете — поправка: «в месте» — пробыв в месте, носящем название Карт-Хокеш, не более сорока минут.
Я остановился, сориентировал в уме здание по карте чертежного куба, отметил направление, местонахождение Яйца и «красно-линейный» маршрут к нему, единственный верный путь.
Ну теперь что: пройти на несколько сот ярдов внутрь, хапнуть Яйцо Феникса и ХОДУ! У меня перестало болеть в груди.
ГЛАВА XV
— БОСС, — сказал Руфо, — гляньте-ка отсюда в долину.
— На что?
— Ни на что, — ответил он. — Тел-то этих нет. Черт побери, их отсюда наверняка должно было быть видно на фоне черного песка; отсюда до них нет ни кустика.
— К дьяволу, не наша это забота! Нам надо дело делать. Стар, ты можешь стрелять с левой руки? Из вот этих подобий пистолетов?
— Конечно, милорд.
— Тогда оставайся в десяти футах позади меня и стреляй во все, что движется. Руфо, ты следишь за Стар; держи стрелу наложенной и лук наготове. Бей во все, что увидишь. Перекинь одно из этих ружей через плечо, ремень сделаешь из куска веревки. — Я нахмурился. — Нам придется большинство всего этого бросить. Стар, лук ты согнуть не сможешь, так что, как он ни красив, его — да и колчан тоже — надо оставить. Руфо сможет надеть мой колчан вместе со своим; стрелы у нас одинаковые. Жутко не хочется бросать мой лук, он как раз по мне. Но надо. Проклятье.
— Я его возьму. Герой мой.
— Нет, любой хлам, который нам не пригодится, надо скинуть. — Я отстегнул свою фляжку, напился вволю, передал ее. — Доканчивайте ее вдвоем и выбросьте.
Пока Руфо пил, Стар закинула мой лук за плечо.
— Милорд муж? Так он совершенно невесом и руку с оружием не стесняет. А?
— Нну… Если он будет тебе мешать, перережь тетиву и выбрось его из головы. А сейчас напейся до отказа, и мы уходим. — Я вгляделся в коридор, в котором мы стояли, — пятнадцать футов в ширину и столько же в высоту, освещен непонятно как и изгибается вправо, в соответствии со схемой в моем мозгу. — Готовы? Не размыкаться. Тому, что не сможем зарезать, заколоть или застрелить, отдаем честь. — Я вынул саблю, и мы скорым шагом двинулись вперед.
Почему саблю, а не одно из этих «лучесмертных» ружей? Одно из них несла Стар, а она знала о них больше, чем я. Я даже не знал, как выяснить, заряжено ли оно, да и не имел представления, как долго жать на кнопку. А она стрелять могла, ее умение стрелять из лука было тому порукой, и в сражении она была по меньшей мере так же спокойна, как Руфо или я.
Я, как умел, распределил личный состав и вооружение. Руфо позади, с запасом стрел, мог при нужде воспользоваться ими, а его положение давало ему время перейти или на холодное оружие, или на «винтовку» от фантастики, как подсказывал ему собственный ум. Мне советовать ему было не нужно; он сделал бы, как надо.
Итак, я действовал при поддержке древнего и ультрасовременного оружия большой дальности, находящегося в руках умеющих обращаться с ним людей — последнее было еще важнее. (Вы знаете, сколько солдат из любого взвода фактически СТРЕЛЯЕТ в бою? Примерно шестеро. Чаще трое. Остальные замирают на месте).
И все же, отчего я не вложил свою саблю в ножны и не прихватил что-нибудь из этого чудо-оружия?
Хорошо сбалансированная сабля — самое универсальное из всего когда-либо изобретенного оружия для ближнего боя. Пистолеты и длинноствольное оружие предназначены для нападения, но не для обороны; стоит быстро сблизиться с врагом, и человек с винтовкой выстрелить не сможет, он должен остановить вас раньше, чем вы до него доберетесь. А сомкнетесь с человеком, вооруженным клинком, и будете проткнуты, как жареный голубь, если у вас не окажется клинка, которым вы владеете лучше.
Саблю никогда не заест, перезаряжать ее не надо, она всегда наготове. Самый большой ее недостаток — это необходимость высокого мастерства и полной терпения и любви тренировки для овладения этим мастерством; этому нельзя научить свежих рекрутов за считанные недели или даже месяцы.
Но превыше всего (и это было подлинной причиной, почему я сжимал в руке свою Леди Вивамус и чувствовал ее готовность укусить) — это то, что у меня появлялось мужество даже в таком месте, где я был испуган до потери слюны.
Они (кто бы они ни были) могли застрелить нас из засады, отравить газом, переловить в ловушки, да что угодно. Но все это они могли сделать, даже если бы я тащил одно их этих чудных ружей. С саблей в руке я был раскован и смел — а это обеспечивало моему крохотному «отряду» относительно большую безопасность. Если командиру для успокоения нужна кроличья лапка, он должен ее носить — и средством, лучшим, чем кроличьи лапки всего Канзаса, была для меня рукоять милой моей сабли.