— Нести кашу, светлейший тевад? — робко донеслось из коридора.
— Неси, твою мать! — рявкнул тевад, поворачиваясь к Зезве. — Когда он приедет?
— Завтра на рассвете, я думаю.
Тевад помолчал. Затем просветлел лицом, словно вспомнив что-то.
— А ну-ка, признавайся, как там наша Аинэ?
— Хорошо, — пробурчал Зезва.
— "Хорошо", — передразнил Мурман. — Правильно Каспер говорит, дундук ты Зезва, едрит твою жизнь.
Ныряльщик засопел и отвернулся. Аинэ…
Королева Ламира остановилась в дверях. Проговорила, не поворачивая головы:
— Дальше я иду одна, милая.
Аинэ замерла, опустила глаза.
— Да, моя госпожа.
Затем, словно почувствовав на себе чужой, колючий взгляд, девушка вздрогнула, отступила на шаг. Из-за темных штор, что окаймляли одну из шершавых, потрескавшихся колонн в левом крыле дворца наместника Вожа Красеня, на тусклый свет вышла безмолвная, закутанная в черный плащ фигура. Аинэ успела заметить, как призрачное пламя свечей несколько раз мигнуло в золотистых глазах человека. Девушка приветливо улыбнулась ему, но золотоглазый лишь пониже нахлобучил капюшон. Золото глаз скрылось в бездонной тьме.
— Аинэ, девочка, здравствуй!
Ласковый голос, знакомый и почти родной. Марех, огненноволосая Марех! Да, она тоже здесь. Губы Аинэ чуть дрогнули, но она взяла себя в руки. Граница доверия к ней проходит у этого порога. Дальше, за позолотой дверей и гулкими коридорами, простираются покои Светлоокой Ламиры, обожаемой госпожи. Почему Марех всякий раз так смотрит на нее, почему? Что за огонь горит в прекрасных глазах этой то ли ведьмы, то ли ведуньи? Аинэ робко улыбнулась. Она вспомнила первую встречу, когда Марех просто взяла ее за подбородок и долго смотрела в глаза, не отрываясь и не мигая. Затем вдруг порывисто обняла опешившую девушку, шепнула на ухо: " Я рядом", резко развернулась и убежала. Как громом пораженный Сайрак, недавно назначенный старшим над Телохранителями королевы, лишь посторонился, недоумевающее качая головой. Сайрак… Интересно, где он сейчас? Дедушка Кондрат рассказывал про его мужество и храбрость. И Каспер тоже восхищался. А Зезва говорил, что они с Марех…
— Иди.
Аинэ вздрогнула. Золотоглазый. Интересно, откуда-то он вообще взялся? Ламира называет его Снеж. Снежный Вихрь. Такое странное, удивительное имя. Имя ли? Аинэ вспомнила, как вскочил из-за стола Зезва, когда Аинэ рассказала про странного человека в покоях королевы. Как побледнел Каспер. Как молча осенил себя знаком Дейлы дедушка Кондрат. Снежный Вихрь… Он появился десять или двенадцать дней назад. Аинэ помнила тот миг, когда впервые увидела эти странные золотые глаза. Удивительно, но страха она не почувствовала. Удивительно, потому что на какое-то короткое мгновение девушке показалось, что лучистое золото странных глаз проникло ей в душу, обволокло сознание, чтобы сразу же утечь обратно, к неподвижной и безмолвной фигуре. А еще Аинэ постоянно чудилось, что у Снежного Вихря под плащом звенят тихие колокольчики… Вот теперь опять! Аинэ отступила на шаг. Снеж тоже шагнул вперед, словно оттесняя девушку от дверей. Марех чуть нахмурила прекрасные брови. Ламира подняла властно руку.
— Снеж, — усталость в голосе королевы была явственной, — не нужно… Я уже разговаривала с тобой, друг мой, на эту тему. Потрудись соблюдать вежливость по отношению к этой юной госпоже. Надеюсь, ты помнишь, перед тобой наша горничная.
— Сударыня, — почтительно склонил голову Снеж, отступая. — Прошу меня простить за неучтивость. Я всецело к твоим услугам.
Горничная! Аинэ прикусила губу. Горничная, которой нет дороги в спальню королевы. Горничная, которой не доверяют раздевать и одевать государыню. Горничная, которая нужна лишь для разговоров и церемоний. Не доверяют. Да… Аинэ вспомнила, как долго и требовательно выпытывала от помрачневшего Зезвы все, что он знал про Дану. Ныряльщик отнекивался, но в конце концов рассказал все, что знал. Аинэ слушала с широко раскрытыми глазами, не перебивая. Дана, потомственная королевская горничная, предала свою госпожу, доверившись мерзкому черному каджу. В отчаянной попытке спасти от смерти собственную мать, Дана, забыла вековую клятву предков, угодила в сети коварного чародея. Смерть стала для несчастной избавлением… "Избавлением?" — переспросила Дана. Зезва лишь молча взглянул на нее в ответ. Зезва, мой Зезва…
— Можешь идти, дорогая, — повторила Ламира, поднимая руку и ласково улыбаясь.
Аинэ бросилась к ногам государыни, приложилась губами к теплой, чуть пахнущей благовониями руке. Колокольчики звенят под плащом Снежа. Или это и не колокольчики вовсе?
— Госпожа…
— Да, девочка?
— Отец Кондрат просил передать, что он готов в любое время дня и ночи прибыть на зов вашего величества, если… если вашему величеству нужен духовник и…
Аинэ опустила глаза. Ах, дурацкая застенчивость! Марех уж точно считает ее легкомысленной дурочкой, которой нельзя доверить даже стирку… Про Снежа и говорить нечего. Снова этот нежный звон.
— Прошу тебя, — медленно проговорил Снежный Вихрь, — передать от меня пожелания здоровья и благ достойному иноку Храма Дейлы, брату Кондрату.
Аинэ удивилась. Нет, ей не показалось, и голос странного Снежа действительно дрогнул.
— Передам, господин Снеж, — поспешно сказала Аинэ. Нет, нет, на этот раз Каспер и деда Кондрат не отвертятся и все расскажут!
Марех прикрыла двери, одарив на прощание девушку ободряющей улыбкой. Аинэ осталась одна. В уставленном статуями и бюстами коридоре царил полумрак. Тихо подвывал сквозняк. Где-то далеко лениво мяукал дворцовый кот. Девушка укуталась в шаль и зашагала назад, застенчиво улыбаясь оборачивающимся часовым.
Привязав лошадей к стволу исполинского дуба, Ваадж и Зезва стояли на дороге у Южных Ворот, в том самом месте, где полгода назад Зезву, Каспера и отца Кондрата встречал рыцарь по имени Сайрак. Вековой дуб все так же невозмутимо высился над пологим берегом. Башни Цумской цитадели темнели справа, а по левую руку простирался покрытый галькой пляж. Еще белели кое-где островки нерастаявшего снега, дамбы усердно хрипели, разбивая настойчивые волны, а утренний туман скрывал от глаз башню маяка Цумской бухты. Почти рассвело, моросил дождь, было зябко и сыро. Зезва шикнул на Толстика, который все норовил лягнуть черного, с белым пятном на лбу, Вааджова жеребца. Наконец, рыжему скакуну это удалось, и он с торжествующим ржанием стал готовиться к новой атаке. Однако ж, магов конь оказался совсем не промах. Утробно рыкнув и взмахнув роскошной гривой, вороной двинулся в контрнаступление и не вмешайся Ваадж с Зезвой, Толстику бы не поздоровилось. Ныряльщик отвел косящего глазом коня в сторону и долго отчитывал, призвав в свидетели курвин корень и курвову же могилу. Толстик слушал, прял ушами, бросая на противника испепеляющие взгляды. Когда же Зезва пообещал сделать из Толстика мерина, причем нынче же вечером, рыжий конь испуганно поджал уши и даже немного присел на задние ноги. Ваадж лишь посмеивался, успокаивая вороного.
— Ну, где он? — спросил Зезва, оставив наконец Толстика в покое.
— Терпение, друг мой, — невозмутимо отвечал чародей, пониже нахлобучивая свою широкополую шляпу.
— Ваадж?
— Э?
— Давно хотел спросить.
— Слушаю.
— Почему ты вечно ходишь в этой дурацкой шляпе? Ты похож на сказочного волшебника.
Ваадж приосанился, проводил взглядом понуро протрусившего мимо монаха на печальном донельзя ослике, и лишь после этого удостоил Зезву ответом.
— Это шляпа моего деда.
— Он, конечно, великий чародей, — усмехнулся Зезва, но тут же осекся, заметив взгляд Вааджа.
— Мой дед, — медленно ответил маг, — был величайшим магом.
— Конечно, извини…
Проехало трое солдат с каменными от недосыпания лицами, судя по грязной одежде, береговые патрульные. Смерив Зезву и Вааджа тяжелыми взглядами, стражники пришпорили таких же грязных, замызганных лошадей и поспешили к воротам, навстречу долгожданному отдыху, пиву и девкам. Дождь усилился. Зезва набросил капюшон. Из-за поворота тракта донеслось ржание и скрип колес. Вскоре появилась большая крытая колымага, запряженная двумя лошадями-тяжеловозами арранской породы. Необычайно худой возница важно покрикивал на флегматичных скакунов, вернее даже не скакунов, а ходунов, потому что никто и никогда не видел, чтобы арранские тяжеловозы куда-то скакали. Поскрипывая и качаясь, колымага остановилась возле Зезвы. Подошел Ваадж, отряхивая плащ от брызг. Толстик с любопытством разглядывал тяжеловозов. Последние, впрочем, даже не глянули в его сторону, чем вызвали возмущенное фырканье рыжего коня. Вороной красавец Вааджа не без надменности смотрел на новоприбывших. Он же не эрская кляча, чтобы интересоваться какими-то дорожными лошадями в жутких подковах.