"Ах, сейчас заплачу… — думал Истрий, мастерски изображая сочувствие. Он был первосвященником, а значит, лицемером. — Дети, голодают, как же…"
— … как армия нищих и беженцев из Даугрема клянчит милостыню. Как мрачные, оборванные солдаты, месяцами не получающие жалованье, грабят и занимаются вымогательством. Как потерявшие совесть торгаши заламывают неслыханные цены на хлеб. Все это прошло перед моими глазами! — Басили скривил губы. — И теперь я пришел к святому человеку, Первому Священнику Ормаза и Дейлы, к тому, чьи проповеди слушают с открытым ртом… К тому, за кем пойдет измученный голодом и разорительной войной народ! К моему другу и брату…
"Ай, врешь, хитрая лиса…"
— Владыка Истрий! — Басили вытянул вперед сложенные в почтительном жесте руки. — Прошу, услышь меня, меня и сотни верных сынов Мзума. Мы вынуждены годами прятаться в лесах, как дикие волки. Ни разу, ни на одно мгновение, и в мыслях не могли мы допустить возможности предать собственную страну…
"Ну, просто герои на все времена, ха-ха".
— … ибо мы — истинные сыны Мзума, живем с одной лишь мыслью, одной мечтой: вернуть нашей родине былую славу, поднять павшее величие!
Следящий умолк. Порыв ветра сорвал бархатную занавеску со шкафа, закрутил в ленивом танце.
— Господин Черный, однако, придерживается несколько иного мнения, — Истрий откинулся на спинку кресла. Волчья искренность снова засветилась в голубых глазах владыки. — А с господином Верховным Смотрящим шутки плохи. Уж кто-кто, а ты должен это знать, брат.
— Гастон? — словно выплюнул Басили, и злая улыбка (Истрий уже потерял им счет) исказила черты его лица.
— Гастон, — подтвердил первосвященник. — Твой старый приятель. По всей стране, на столбах и стенах трактиров висят объявления с твоей физиономией, брат Басили. И физиями твоих молодцев тоже. Сколько их там? Сотня, две? Может, три, или даже четыре? Сплошь патриоты на подбор, прячущиеся от преследований? А? Да в одном коридоре Чёрного в два раза больше головорезов, чем вся твоя армия лесных мстителей. Теневики кишмя кишат везде, и я порой удивляюсь, как ты умудрился столько времени разгуливать на свободе. Ах, не говори, что тебя поддерживает народ. Простолюдины уважают тех, кто снабжает их хлебом. Ты раздаешь достаточно хлеба? Или, быть может, устраиваешь бесплатные застолья для нищих и бродяг? Нет? Жаль. А теперь ты вспомнил про мое существование и заявился, дабы просить меня, первосвященника Мзума, встать во главе мятежа… Да не вздрагивай ты так, брат Басили! Будем называть вещи своими именами. Возглавить бунтовщиков — значит поставить себя вне закона, и любой сержант-махатинец вздернет меня на ближайшей яблоне, если поймает. Ты знаешь закон Роина. Кто идет против власти короля, будь то эр, инок, рыцарь иль купец, объявляется врагом народа мзумского, а голова оного супостата подлежит незамедлительному отделению от туловища. Это если супостат оказался рыцарем или купцом. Простолюдина просто разорвут на части, привязав к двум лошадям. Но мы с тобой иноки, священники. Таких как мы, вешают. На хорошей веревке. Новенькой, с мылом. Предварительно познакомив с палачом по имени Бонифациус. Ага, ты вздрогнул. Помнишь такого? Помнишь…
Истрий окинул взглядом скрестившего руки на груди Басили и продолжал, тщательно выговаривая слова и не убирая с лица маску тревожной задумчивости. Владыка мастерски носил маски.
— Я читал твои письма. Причем некоторые из них по несколько раз. Надеюсь, ты не думаешь, что каждый раз, когда я служу в Храме Солнца, а рядом стоит королева… — лицо Истрия на мгновенье сбросило личину паяца, — королева, которая…
— Хвостатая ведьма, нелюдь! — прорычал Басили, и владыка был ему благодарен, что не он озвучил его собственные мысли.
— … и разум мой взывает к памяти славных предков, — Истрий печально покачал головой. — Но что ты хочешь от меня, брат Басили? Выйти на улицы и начать внушать черни, что на троне сидит… эхм, не совсем… ну, ты, в общем, понял, кто. Понял ведь, правда?
Следящий презрительно кивнул.
— … что же будет результатом такой моей деятельности? Думаешь, возмущенный народ возьмется за вилы, направит натруженные стопы во дворец, свергнет королевскую власть, и заживем мы все тогда, как в старые добрые времена?
— Почему бы и нет?
— Ах, Дейла святая! Милый мой Басили, неужели долгие годы скитаний сделали тебя таким наивным? — Истрий вздохнул. — Если бы все было так просто! Если бы я только мог…
— Ты можешь, — сказал Басили.
Владыка взглянул на Следящего исподлобья, но ничего не ответил.
— Я буду ждать твой ответ в течение трех дней, — проговорил уже спокойнее Басили. — Если не дождусь, то…
— Продолжишь борьбу один? — задумчиво поинтересовался Истрий.
— Продолжу.
— Куда же тебе писать ответ, в случае чего?
— Ты знаешь, куда. Прощай. И помни.
Владыка воззрился на Следящего.
— Помни?
— Кто ты есть.
— О, да… А если я захочу снова встретиться с тобой? Все эти письма, знаешь ли… вещь ненадежная.
Глава Божьих воинов несколько мгновений смотрел прямо перед собой, куда-то мимо ожидающего ответ Истрия. Едва слышный шорох со стороны коридора, и голубые глаза Следящего взглянули на владыку.
— Ты знаешь, где меня искать.
Не сказав больше ни слова, Басили, вышел. Истрий щёлкнул пальцами. Словно из-под земли, явился Гулверд. Первосвященник шепнул ему пару слов. Инок молча кивнул и скрылся за дверьми.
— Ах, брат мой Басили, — бормотал Истрий, закрывая ставни и морщась от ветра, — надеюсь, ты не воображаешь, что я поверил твоему актерскому таланту? Хотя главное дело вовсе не во мне, я-то давно с тобой знаком, мой неистовый друг. Но сыграно было замечательно, я в восхищении. Впрочем, в одном ты прав — в Солнечном королевстве Мзум на троне сидит богомерзская нелюдь. И не будь я первым иноком государства, если в словах твоих нет определенного резона… — Истрий поправил шторы, затем уселся в кресло и задумчиво уставился на свои перстни. — Сегодня не буду служить, пусть Гулверд позаботится… Гулверд… Ах, Басили, хитрая лиса. Что же касается Ламиры… — Истрий скривил губы. — Письмо я напишу, клянусь Ормазом. Не сразу, ты подождешь ответа, Божий Воин, наберись терпения. Да, именно терпения. Ведь мы терпим долгие годы. Дурное семя богохульника Роина, самозванца и убийцы святых отцов!
— Ох, и едрит ж твою налево душу проститутку мать, — проворчал светлейший тевад Мурман, пригубливая рог с вином, поданный Аристофаном. — Неприятель уже седмицу как бродит в окрестностях, гремя железяками, а мы, значит, обжираться, уф!
Лакей молча отступил с почтительным поклоном. Мурман фыркнул, поколебался немного, и вылил вино в канаву. Величественно хмыкнув при виде всплеснувшего руками Аристофана, тевад бросил ему пустой рог и прислушался.
— Скачут, — вытянул шею Аристофан, делая знак кому-то, скрытому в темноте. Мгновенно в призрачном свете раскачивающегося фонаря появились вооруженные до зубов солдаты. Несколько стрел отправились на свои места в тетивах, мечники поспешили прикрыть лучников. Царящая вокруг темень поглотила знак солнца на щитах тяжеловооруженных пехотинцев Мзума.
Цокот копыт приблизился. Наконец, в небольшую улочку, прилегающую к Площади Брехунов, влетел маленький конный отряд.
Зезва Ныряльщик поднял руку в приветствии. За его спиной осадили коней Каспер и еще несколько солнечников — рыцарей из свиты Мурмана.
— Ну? — хмуро поинтересовался тевад. — Что там неприятель? Как наши войска?
— Неприятель на месте, — ответил Зезва, успокаивая Толстика. Рыжий конь с самым недовольным видом жевал узду. — Доблестная армия Мзума также в полном порядке: патрули на стенах, катапульты готовы, тишина и покой. Очередной ночной дозор удался на славу — мы снова месили дерьмо на улицах. Посмотри, светлейший тевад, я плащ весь изорвал в кустарнике, пока лазил на эту проклятую стену на первом круге! Дуб бы подрал этих ткаесхелхов, что придумали план цитадели!
Ныряльщик скорбно посмотрел на внушительных размеров дыру на своем плаще. Тевад пожевал ус и ласково покачал головой. Опытный Аристофан бочком спрятался в тень. Зезва уже было раскрыл рот, чтобы снова что-то сказать, но замер, увидев глаза светлейшего тевада.