— Но крысолюды, — мрачно продолжал Зезва, — никогда не выходили из моря в этой местности. Их часто видят севернее, даже в Цуме. Я, курвин корень, уже имел счастье с ними встретиться…
Ныряльщик помрачнел еще сильнее, отвернулся к накатывающимся на гальку волнам. Перед ним словно живая предстала Атери — Цветок Эжвана темных квешей… Где она сейчас, жива ли? Темные квеши ушли из города, а белые — их извечные враги — так и не заняли место подданных царя квешей Амкия. Курвова могила, может, и заняли, или кто-то уже исследовал катакомбы?
Недалеко от берега белело два треугольных паруса — мзумские галеры патрулировали побережье. После захвата судна с грузом фальшивых монет, Вож Красень велел усилить интенсивность вылазок в море. Мурман указал гамгеону, что моряки уже второй месяц сидят без жалованья, и в этих условиях вряд ли "возгорят рвением к великим свершениям". На это Красень ответил, что они будут воевать за корону и порядок, в противном случае "возгорят их задницы". Зезва знал, что офицеры вроде Окропира и не заикнутся про деньги, но матросы… Особенно если учесть, что добрая их половина вообще не мзумцы, а наемные солдаты со всех концов Темного моря.
Наблюдая, как Ваадж переворачивает труп с одного бока на другой, Зезва думал про хыгашей и их предводителя Марена. Еще пара дней, и морелюды смогут плыть…
— Марену бы показать, — сказал Ныряльщик.
Ваадж поднял голову.
— Как же ты его притащишь сюда? В бочке, что ли? Хыгаш на суше и сотни шагов не сделает, разве что кто-то будет идти за ним и постоянно обливать водой. Не хочешь заняться, рыцарь из Горды? К тому же… Великий Ормаз, посмотри-ка!
Зезва отшатнулся.
— Курвова могила!
Ваадж взглянул на небо. Серые тучи мчались к горизонту. Ветер все усиливался.
— Пиво, господа, пиво!
Хриплый голос трактирщика вывел Зезву из задумчивости. Он поднял голову, кивнул и положил на стол серебряный роин. Корчмарь уставился на монету, затем, еще немного поколебавшись, осторожно взял монету и замялся, переступая с ноги на ногу.
— Что с тобой, милейший? — удивился Каспер, отставляя стакан. — Что-то не так?
— Говори же, сын мой, не бойся, — пробасил брат Кондрат, отдуваясь после очередной кружки цумского темного.
— Попробуй на зуб, — устало посоветовал Зезва, — не корчь тут рожи…
Трактирщик взвесил монету в руке, затем поднес ее ко рту. Через мгновение просиял, склонился в поклоне и убежал на кухню. Вскоре две девушки-служанки принесли нехитрую снедь — кашу, вареные овощи и жареную рыбу. Кроме троицы друзей, в трактире было малолюдно. В темном углу пьянствовало два солдата, да одиноко сидел у окна путник в арранском платье, судя по внешнему виду — купец или торговый представитель. До вечера еще было далеко. Сонный хозяин вылез из пропахшей маслом и рыбой кухни и застыл у прилавка словно паук, поджидающий очередную жертву. За подслеповатыми окнами хлестал дождь, чадили масляные лампы, а над потолочной балкой оживленно чирикал воробей.
— Хозяин, вина! — разнеслось по корчме с иностранным акцентом. — Живее, я умираю от жажды, клянусь Столпами!
Громкий голос и стук распахнувшейся двери расшевелили хозяина. Он встрепенулся и помчался встречать гостя — высоченного баррейнца, широкоплечего, с мощными руками воина. На плечах гостя сидела массивная, гладко выбритая голова. Маленькая рыжая косичка на затылке свисала через плечо. С широкого, с квадратной челюстью, лица надменно смотрели раскосые серые глаза. Хищный крючковатый нос дернулся; казалось, баррейнец принюхался к спертому воздуху, царившему в невзрачной прибрежной корчме.
Завидев посетителя, Каспер посветлел лицом и поднялся.
— Господин Аскерран, надо же! Рад тебя видеть! Прошу к нам за стол!
Лев Аскерран, сын Столпов Баррейна из рода Великих Львов, огляделся, заметил Каспера и кивнул. Затем положил ладонь на рукоять кривого меча и степенно подошел к столу, за которым сидели Зезва, Кондрат и Каспер.
— Господа. Святой отец.
Аскерран забросил косичку за спину. Обменялся поклонами с Зезвой и отцом Кондратом, уселся на предложенный стул. Прискакал хозяин с вином. Спросил, не желает ли господин рыцарь чего-нибудь откушать. Получив отрицательный ответ, корчмарь умчался, сжимая в руке еще одну монету. Зезва отметил про себя, что трактирщик никак не усомнился в пробе серебряного роина, полученного от баррейнца. Видно, Аскерран часто сюда захаживал. Вот так, доверия к чужеземцу больше, чем к солдату собственной армии. Ныряльщик потер щетину на подбородке. Фальшивые деньги уже расползлись как тараканы…
— Пью за ваше здоровье! — рыцарь осушил стакан и тут же снова наполнил его вином из кувшина. — Пусть вечно стоят Столпы Священного Баррейна! Да славится дружба Баррейна с благородными странами Мзума, Кива и Аррана! Благородный Каспер, искренне рад тебя видеть и особенно радуюсь возможности познакомиться ближе с твоими достойнейшими спутниками. Наслышан, клянусь Столпами.
При этом Лев Аскерран пристально взглянул на Зезву. Тот спокойно выдержал взгляд. Едва заметная улыбка тронула губы баррейнца.
— Нам также весьма приятно, сын мой, — приветливо кивнул отец Кондрат. — Мы слышали про твои подвиги во время боев в Даугреме. Воистину, Ормаз ниспослал тогда тебя и твоих людей на подмогу! Помнится, ваш отряд на небольшое время занял Северный Вал и удерживал его вместе с сотней арбалетчиков Мзума, пока наши войска отступали к Южному Валу. А самое главное, и да благословит вас за это Ормаз — твой отряд дал возможность спастись несчастным жителям Даугрема. Когда они вернутся в родные дома…
Аскерран криво усмехнулся, сделал большой глоток.
— Думаешь, они вернутся, отче?
— Сын мой?
Баррейнец откинулся на спинку нещадно заскрипевшего стула. Зезва и Каспер в упор смотрели не него. На лице отца Кондрата лежала печать изумления.
— О чем ты, сын мой? Конечно же, вскорости мятежники будут разбиты, и беженцы вернутся в отчие дома! Ормаз свидетель…
Лев Аскерран поднял руку, словно призывая отца Кондрата замолчать.
— Ах, господа мзумцы, господа мзумцы… — глухо заговорил он, смакуя вино. — Осмелюсь быть с вами предельно откровенным. Надеюсь, вы не примите за обиду слова человека, сражавшегося с вами плечом к плечу против элигерцев…
— Элигерцев, — хмуро повторил Зезва.
— Именно элигерцев, господа солнечники, — Аскерран покачал головой. Косичка смешно запрыгала. — Или вы воображаете, что у Влада Картавого хватит денег на поддержку столь дорогостоящего предприятия, как вооруженный мятеж? Мятеж против королевской власти! Кто, по-вашему, финансирует повстанцев? Кто поставляет оружие? Фураж? Лошадей? Корабли? Жратву, в конце концов, кто? О, клянусь Столпами, вы прекрасно знаете ответ. Но не говорите вслух.
— Действительно, роль Элигершдадской Директории в последних событиях неоднозначна, благородный Лев, — возразил Каспер, — но столь прямые обвинения… Мы все знаем про непростые отношения Баррейна и Элигера, поэтому…
— Отношения? — кулак баррейнца обрушился на стол, зазвенели кружки, умолк под крышей воробей, а хозяин проснулся, сонно захлопав глазами. Арранец у окна повернулся, смерил компанию оценивающим взглядом, вежливо кивнул и опять отвернулся к окну. Пьянствующие солдаты словно ничего и не услышали, полностью поглощенные кувшином с чачем.
— Отношения… — язвительно повторил Лев Аскерран. — Я хочу дожить до дня, когда увижу знамена Столпов над поверженной Директорией. Мечтаю запустить огненного петуха в их вонючие жилища. В грезах вижу гибель их богомерзкой державы. И тогда…
— И тогда, — насмешливо сказал Зезва, — пусть славится великий Баррейн — гроза морей и владыка Стран Зари, не так ли?
Баррейнец побагровел, но быстро взял себя в руки. Поднес к губам стакан с вином, бросил на Зезву быстрый взгляд.
— Зезва Ныряльщик… Каспер и ты, святой отец… Солнечники, теперь вы обвиняете нас в грехах Директории, ставите Львов Баррейна на место Вольдемара, не так ли? Что ж, вынужден признать, есть зерно истины в ваших словах. Но что делать с вашим хаосом, неподчинением власти королевы, попранием всех канонов, шатанием и беспредельщиной в армии? Или кто-то понес наказание за вопиющий факт — катастрофу Даугрема? Были ли казнены виновные командиры? Распущены покрывшие себя позором бежавшие части? Сожжены ли их обесчещенные знамена? Ах да, я забыл, ведь они попали в руки мятежников! Теперь они с удовольствием демонстрируют королевские флаги и значки в Даугреме, хвастаясь перед иностранцами: вот, мол, как бежали робкие мзумцы, побросав знамена! Не делайте такие лица, господа солнечники! Или я говорю неправду? Да если бы не храбрость, выдержка и тактический талант тевада Мурмана, вся западная группировка мзумских войск перестала бы существовать! Пол-но-стью! Куда смотрел ваш хваленный командующий Олаф? Где была разведка? Чем занималась Тень? Хорошо хоть, гамгеон Даугрема погиб, иначе его следовало прилюдно казнить, как виновника страшного разгрома, в результате которого полностью потеряна вся северная часть Душевного тевадства, а силы мятежников захватили элигерскую границу. О, теперь-то помощь из Директории потечет не слабым ручейком, а мощной рекой, слышите, господа солнечники? А купечество ваше? Они только и знают, что стонут, жалуясь на непомерные, по их мнению, налоги. Скулят, прослышав, что Арран и Элигер вот-вот перестанут продавать мзумским артелям шерсть. Шумят и возмущаются, мол, военный делегат передал приказ артелям Цума о снаряжении дополнительных всадников и пехотинцев! Им трудно, им голодно! Они разорились, крепостные стены Цума на их содержании! Вот что я вам скажу, господа — вступи завтра Влад в Цум, они его с цветами будут встречать, как освободителя! Что хмуритесь? Думаете, не так? А простолюдины? Чернь? Чернь всегда и везде одинакова — что в Элигере, что во Мзуме или Баррейне. Подлая внутри, грязная снаружи — она груба и безжалостна перед слабостью, но труслива и покорна перед силой. Ей бы пожрать, брюхо набить, и она счастлива! Вчера был на базаре, так один мзумский эр жаловался на голодную жизнь и трудности "проклятой войны". Вот, говорит, мой дед жил при элигерском господстве, мол, как же хорошо тогда было! Сытно, спокойно, все были счастливы, у народа было много еды! Столпы Баррейна, знаете, что он сказал еще? Я, говорит, лучше буду рабом, но буду есть и пить досыта, чем свободным и голодать… Вот он, простой народ! И армия тоже из народа состоит, не так ли, господа мзумцы? Проклятой черни нужна лишь твердая рука, да хороший кнут. Государи, которые не могут удержать свою власть и заигрывающие с грязной толпой, обрекают на гибель не только себя, но и весь свой народ, и все государство. Историю творят не грязные простолюдины, а их правители, и только они ответственны за судьбу своих стран!