– Благослови вас Бог, добрая госпожа... и вас, сударыня, – нищий дрожащей кистью перекрестил их и продолжил путь, одной рукой держа миску с монетами, другой зажимая под мышкой костыль. Люсиль проследила за ним глазами, затем окинула взглядом церковь и задумчиво протянула:
– Хотела бы я тоже когда-нибудь уйти в монастырь... Жить там вдали от всех, в покое и тишине, молиться целыми днями и выполнять простую работу. Ни о чём не беспокоиться и ничего не ждать...
– Вы, такая юная – и в монастырь? – удивление Авроры не было наигранным. – Но вы ведь ещё так мало видели в жизни!
– Поверьте, я видела достаточно, – лицо Люсиль помрачнело, и сейчас она, как и прошлой ночью в отблесках огня, казалась старше своих лет. Со склонённой головой в окружении рыжих кудрей и длинным плащом, спадающим с плеч, она напомнила Авроре ангела – или кающуюся Марию Магдалину. – Но я не собираюсь уходить в монастырь прямо сейчас, – она вымученно улыбнулась. – Дядюшка ни за что меня не отпустит!
– Он очень строг, – заметила Аврора, кинув взгляд на Жюля-Антуана, который в нетерпении переминался с ноги на ногу. – Ох, не завидую я тому мужчине, который влюбится в вас и решится просить вашей руки!
– Такой мужчина уже был, и не один, – с лица Люсиль исчезла всякая тень веселья, и теперь оно казалось почти траурным. – Дядюшка всем дал от ворот поворот. Честно говоря, я не думаю, что вообще когда-нибудь выйду замуж. Дядюшка продержит меня в старых девах, а потом мне одна дорога – в монахини!
– Почему он так суров с вами? – нахмурилась Аврора.
– Он беспокоится обо мне, – пожала плечами Люсиль. – Любит меня как отец.
– А вы? Вы кого-нибудь любите? – вырвалось у Авроры, но она тут же спохватилась и быстро добавила: – Прошу прощения за бестактность. Поверьте, я умею хранить секреты, и ваша тайна, какова бы она ни была, останется тайной.
– Тайна? – внезапно Люсиль расхохоталась пугающим смехом – коротким, сухим и безжизненным, и это был точно не ангельский смех – разве что падшего ангела. – Что вы, какая у меня может быть тайна! У меня нет никаких тайн!
– Простите, – Аврора потупилась, чувствуя, что хватила через край. – Я в этом диком краю совсем забыла о правилах приличия. Простите, что вмешалась не в своё дело.
– О, что вы! – воскликнула Люсиль, глаза её засверкали, и Аврора с изумлением увидела в них слёзы. – Вы добрее многих, кого я знаю. Вы, и господин де Мармонтель, и Маргарита. Никто в Париже не был так добр и участлив со мной, не требуя ничего взамен! Но госпожа Лейтон, даже вам, с вашей чуткостью, я не могу ничего рассказать. Во-первых, это не только моя тайна, а во-вторых... вы будете презирать меня!
– Презирать вас? – Аврора недоверчиво покачала головой. – За что можно презирать такое невинное создание?
– О, вы не знаете, какая я на самом деле гадкая! – Люсиль раскраснелась от вспыхнувших в ней чувств. – Вы не знаете,чтоя совершила! И если я скажу, вы либо не поверите, либо осудите меня, так что, – она бросила быстрый взгляд за спину собеседницы, – прошу вас, забудьте об этом! Ради всего святого, просто забудьте!
Позади раздались тяжёлые шаги, и в Авроре всколыхнулась надежда, что это капитан Леон выбрался-таки в церковь, но к ним приближался Жюль-Антуан, как всегда строгий и невозмутимый.
– Прошу простить, госпожа Лейтон, но нам пора, – его тяжёлый взгляд упал на Аврору, и та невольно поёжилась, увидев сквозивший в нём холод.
– Да-да, конечно, дядюшка, – Люсиль быстро кивнула Авроре и едва ли не бегом кинулась к дяде, взяв его под руку. Оба распрощались и ушли, оставив её стоять посреди церковного дворика, полную раздумий, сомнений и тревог.
***
Первое, что испытал Леон Лебренн, очнувшись этим утром, – невыносимую жажду и тупую ноющую боль в висках. Вслед за ними жгучей волной накатил стыд вместе с воспоминаниями о вчерашнем вечере, когда он хлебнул лишнего и едва не проткнул шпагой какого-то местного громилу – кажется, кузнеца. Тот, помнится, нелестно отозвался о Гретхен, и Леон пригрозил... а чем он, собственно, пригрозил? Заколоть кузнеца? Вырвать ему язык? Нажаловаться Бертрану?
Мысли путались и смешивались, накатываясь одна на другую, словно морские волны, лижущие песок. Откуда-то всплыли воспоминания о другой попойке, которая тоже ничем хорошим не закончилась. Кажется, с ним тогда было трое молодых людей, и одна из них, как ни странно, девушка. Леон зажмурился, пытаясь выцепить из памяти хоть что-то, но лица расплывались и ускользали от него. В висках стучало, во рту пересохло, и какая-то навязчивая мысль просилась на язык, вертелась на самом его кончике... какое-то имя?
– Анжелика? – хрипло позвал Леон и поморщился от звука своего голоса. Рядом послышались лёгкие шаги, и чья-то рука протянула кувшин, к которому бывший капитан тут же жадно припал, залпом глотая холодную живительную воду. От этого он закашлялся, потом, отдышавшись, поднял глаза на ту, что принесла ему спасительный кувшин.
– Спасибо... Анжелика.
– Я не Анжелика, – белокурая женщина, сидевшая рядом с ним, грустно вздохнула. – Я Гретхен.
И правда, как же он мог перепутать? Гретхен, возлюбленная Бертрана, за честь которой он так рьяно вступился вчера ночью, совсем не похожа на Анжелику! Она старше и худее, лицо более вытянутое, глаза не голубые, а серые, волосы вьются сильнее... Постойте, откуда он вообще знает, как выглядит неведомая Анжелика?
– Простите, – он потряс головой, вытряхивая из памяти ненужные воспоминания. – Кажется, вчера я чертовски напился.
– Это ещё мягко сказано, – Маргарита покачала головой. – Будете так дальше пить, потеряете те немногие частички памяти, которые у вас ещё остались.
– Не уверен, что буду сожалеть об этом, – проворчал он, склоняя голову и прижимаясь к прохладному боку кувшина лбом. – Сударыня, вы – моя спасительница. Кстати, как там Железная Рука?
– Не в лучшем состоянии, чем вы, – уголки её губ поднялись. – Мается от похмелья, клянёт местное вино всем на свете и обещает, что в жизни больше не притронется ни к вину, ни к пиву!
У Леона вырвался смешок.
– Посмотрим, сколько он продержится, – хмыкнул он.
К обеду оба мужчины пришли в себя и смогли воздать должное каше, зажаренной утке и запечённым яблокам. Бертран беззлобно подтрунивал над собственной неспособностью устоять перед вином, Леон больше отмалчивался, Гретхен прятала улыбку, закусывая губы. Слуги в этот день были тише обычного: Франсуа лишь иногда бросал на хозяина укоризненные взгляды, Вивьен вообще передвигалась бесшумно и старалась лишний раз не попадаться на глаза никому из обитателей замка. При её виде Леон вспомнил вихлястого юношу, Этьена, и неясные подозрения с новой силой зароились в его голове.
Весь этот день прошёл впустую: ни Леон, ни Бертран не покидали замок и даже не заговаривали о том, чтобы заняться поисками разбойников. Леон лёг раньше обычного, собираясь хорошенько выспаться: на следующий день ему требовалось встать пораньше. Спал он беспокойно, безуспешно пытаясь прогнать мысли о загадочных незнакомцах из прошлого, таинственной девушке по имени Анжелика и Авроре Лейтон, которая в фантазиях представала перед ним в куда более откровенных образах, чем наяву. Наутро он встал невыспавшийся, однако твёрдо решил держаться придуманного накануне плана и, быстро одевшись и захватив с собой шпагу, спустился вниз, стараясь производить как можно меньше шума.
Небо только-только начинало светлеть и было всё затянуто серой пеленой. Вокруг клубился туман, воздух был сырым, и Леона сразу же пробрал озноб. Поёжившись, он плотнее запахнул плащ и направился в сторону конюшни, где в прошлый раз застал Вивьен с Этьеном. Ему пришлось некоторое время помёрзнуть, но вскоре страдания его были вознаграждены. Служанка выскользнула из-за кустов, кутаясь в тёмно-коричневую накидку, юноша в обычном своём потрёпанном одеянии следовал за ней. Оглядевшись и никого не обнаружив, Вивьен по-кошачьи прильнула к любовнику, и он страстно поцеловал её в губы.