Жюль-Антуан до последнего отказывался верить в случившееся. Сначала он не хотел даже ехать с Бертраном, потом всю дорогу до замка пытался добиться от спутника признания, что это лишь дурная шутка, Люсиль просто хочет проучить его, вот и спряталась в замке Железной Руки, что он за такие шутки вызвал бы Бертрана на дуэль... Обо всём этом рассказали Авроре Бертран и Маргарита. Аврора узнала дурную весть от Марии, которая услышала об этом от кого-то на рынке, кто услышал это от Вивьен, и тотчас поспешила к соседям, где, слава Богу, уже не было тела Люсиль, а был лишь разгневанный хозяин и его растерянные домочадцы.
По словам Гретхен, Жюль-Антуан ворвался в комнату как раз тогда, когда она нашла в себе смелость приблизиться к телу и осторожно принялась протирать его губкой. Де Труа грубо оттолкнул её – она ударилась плечом и спиной о стену и чудом удержалась на ногах, но убитый горем дядя не заметил этого. Он упал на колени перед племянницей и зарычал, как зверь, «как самый настоящий волк!». Маргариту от этого зрелища охватил ужас вперемешку с сочувствием, но она не посмела приблизиться к горюющему, и в страхе поскорей покинула комнату. Де Труа вышел минут через пять, тяжело дыша и ледяным голосом приказал помочь ему подготовить тело племянницы, чтобы он мог увезти её с собой. Ни у кого даже и мысли не возникло хоть что-то возразить ему. Вскоре Люсиль, бережно завёрнутая в полотно, уже покоилась на седле Жюля-Антуана, и тот, яростно пришпорив бедного коня, пустился прочь.
На другой день он рассказал, как так получилось, что его племянница оказалась одна в лесу в столь ранний час, пешая и в лёгком платье. По словам де Труа, они с Люсиль крупно поссорились – причину этой ссоры он предпочёл оставить в тайне. Племянница бросила ему в лицо множество упрёков, разрыдалась и выбежала прочь из номера. Жюль-Антуан был уверен, что «вздорная девчонка» не покидала пределов гостиницы, что она походит по двору, зайдёт в конюшню, расчешет гривы лошадям, покормит их яблоками, поплачет и, уже полностью успокоившаяся, вернётся в номер. Он и подумать не мог, что Люсиль побежит в лес. «Должно быть, она хотела меня проучить, чтобы я по-настоящему испугался за неё!» – восклицал он, грозно сверкая глазами. «Побежала в лес, не разбирая дороги, там заблудилась, а за очередным деревом её подкараулил какой-нибудь разбойник. И это всё потому, что вы – лично вы! – не выполнили свой долг и не очистили лес от этих тварей!».
Произнося эти слова, Жюль-Антуан направлял укоряющий перст в сторону Бертрана. Тот покаянно прижимал железную руку к груди, клялся и божился, что сделает всё возможное, чтобы в кратчайшие сроки изгнать разбойников из леса, призывал в свидетели всех святых. «Они подняли руку на мою племянницу!» – продолжал бушевать де Труа. «Ни испугались ни гнева короля, ни мести дворянина! А кого они убьют в следующий раз? Вашу спутницу?» – не до конца разобравшись в статусе Маргариты, он именовал её «спутницей». – «Мадам Лейтон? Вашу служанку? А может, местного священника? Или вовсе проберутся в ваш замок и сожгут его? Что вы за хозяин, если не можете изгнать из леса эту сволочь, этих мерзавцев, этих негодяев?».
Аврора присутствовала при этом разговоре, как и Гретхен, но де Труа не стеснялся в выражениях. Убедившись, что Бертран, раскрасневшийся и тяжело дышащий, достаточно пристыжен, он повернулся к Леону и обрушил на него град новых упрёков. По мнению безутешного дяди, «господин Лебренн» занимался чем угодно, но только не поисками разбойников, следил не за теми, плохо служил Железной Руке и вообще мог бы спасти Люсиль, появись он в лесу чуть раньше. Леон выслушивал несправедливые упрёки с тем же холодным видом, с каким, должно быть, принимал на себя гнев министра финансов Кольбера: он привык к незаслуженным выговорам, даже если и не помнил этого, и сносил их спокойно. Только при словах о спасении Люсиль у него чуть дёрнулся угол рта, но бывший капитан промолчал.
Аврору де Труа не упрекал, но она сама чувствовала груз своей вины – он надавливал на плечи, мешая выпрямиться, заставлял пригибаться к земле, отводить глаза, чувствовать себя гадкой, скверной и преступной. «Какая я на самом деле гадкая!» – так, кажется, сказала Люсиль при их последней встрече? Что она имела в виду? Какую «не свою тайну» хранила? И уж не из-за этой ли тайны её убили? Вопросы метались в голове Авроры, больно клевали изнутри, как птицы – чёрные кладбищенские вороны, которые, должно быть, уже кружат над могилами в ожидании добычи. Церковь внезапно показалась необыкновенно тесной и тёмной, как гроб, стены будто стали сужаться, наваливаться всей своей каменной громадой на Аврору, грозясь раздавить, и она, задыхаясь, поспешила к выходу. С трудом пробралась через толпу, шёпотом прося прощения у каждого, кого она задела по пути, вывалилась через тяжёлые резные двери наружу и, из последних сил добредя до скамьи, стоявшем во дворике, устало упала на неё. Корсет, ещё утром добросовестно затянутый Марией, сейчас больно впился в живот и бока, в глазах потемнело, в ушах раздался неприятный шум, и Аврора испугалась, что лишится чувств. «Дыши!» – приказала она себе. «Не думай ни о чём, просто дыши!».
Понемногу силы возвращались к ней. Голова уже кружилась не так сильно, перед глазами перестали плясать цветные пятна, в ушах всё стихло. Аврора сидела, откинувшись на спинку скамьи, грудь её тяжело поднималась и опускалась, дыхание было хриплым. Накидку она сбросила, чтобы не мешалась, и теперь, впервые за всё время, проведённое в церкви, открыв лицо, чувствовала себя слабой и беззащитной.
Сзади послышались шаркающие шаги, и Аврора испуганно обернулась, но тут же успокоилась. Это был тот хромой нищий, которого они с Люсиль встретили несколько дней назад в этом же дворике. Сегодня он хромал как будто сильнее обычного, капюшон спадал ему на глаза, закрывая верхнюю часть лица, но чёрная бородка торчала столь же воинственно. Он остановился возле Авроры, и та ощутила лёгкий приступ раздражения, но нищий не стал клянчить милостыню, а простуженным голосом поинтересовался:
– Кого там отпевают, добрая госпожа? Говорят, это девушка... молодая и красивая. От несчастной любви, что ль? Уж не руки ли на себя наложила? – он быстрым движением перекрестился.
– Нет, – глухо ответила Аврора – петля, сдавившая горло, и не думала пропадать. – Её убили разбойники в лесу. – И, сама не зная зачем, добавила: – Это была та рыжая девушка, которая дала тебе милостыню пару дней назад, помнишь? Мы вместе с ней гуляли здесь, во дворике.
– Ах ты Господи! – нищий снова перекрестился. – Бедная, как же её жалко! Молодая, красивая, добрая – чисто ангел!
– А если не молодая и не красивая, то не жалко? – спросила Аврора с резкостью, удивившей её саму. Нищий стушевался и опустил голову.
– Простите, госпожа, не то я хотел сказать... Я человек простой, красиво говорить не приучен. Жалко, конечно, всех жалко... Да точно ли это разбойники?
– А кто же ещё? – она пожала плечами. – Кто ещё мог заколоть Люсиль ножом прямо в сердце в глухом лесу?
– Уж не знаю, госпожа, уж не знаю, – нищий неловко переступил с ноги на ногу и тяжело опёрся на костыль. – Только про Чёрного Жоффруа говорят, что он из благородных и женщин никогда не тронет!
– «Говорят»! – презрительно фыркнула Аврора. – В том-то и дело, что говорят! А те женщины, которые пострадали от его рук, об этом никогда не расскажут. Потому что разбойники ограбили их, взяли силой, а после убили и закопали где-нибудь в лесу!
– Может, и так, – задумчиво проговорил нищий. – Только чего же бедную госпожу Люсиль – Люсиль же её звали, упокой Господи её душу?
– Люсиль.
– Чего же они её не закопали? Поговаривают, тело её едва ли не на опушке нашли. Лежала она там, бедная, без одежды, в чём мама родила...
– Врут, – сухо ответила Аврора. – Люсиль была в платье, в том самом, в котором убежала в лес. А почему не закопали... не успели, например. Леон нашёл её слишком быстро, а разбойники не захотели с ним связываться. Или они не собирались убивать Люсиль, но она стала сопротивляться, бросилась бежать, один догнал её, заколол кинжалом, а потом испугался содеянного и сбежал. Или это был вызов Железной Руке: вот, погляди! Мы убили знатную девушку в твоих владениях и оставили её на твоей земле!