Аврора стиснула губы, отгоняя от себя возникшие в воображении сцены насилия и чересчур живые воспоминания о сне, из-за которого она и завела тот проклятый разговор с Люсиль.
– А её лицо и шею ты хорошо осмотрела? Может, там были какие-то синяки, порезы, укусы? – продолжала допытываться она.
– На лице... вроде бы нет, – Гретхен зажмурилась, добросовестно вспоминая. – У неё вообще было такое лицо – нежное, но при этом очень испуганное! – она снова всхлипнула. – На шее... не помню. Но если бы её душили, я бы это запомнила! На руках... На руках были синяки – на запястьях, как будто её держали, а она вырывалась. И ещё... Я заметила, что на правой руке два ногтя были сломаны, а под ногтями кровь. Должно быть, она поцарапала своего убийцу! – удивительно, но в голосе Маргариты звучала гордость. – Люсиль пыталась сопротивляться!
– Знать бы ещё, куда она его поцарапала, – протянула Аврора. – Одно дело, если в лицо, другое – если зацепила грудь или шею. Поцарапанное лицо труднее скрыть. Как ты думаешь, царапины достаточно глубокие?
– Крови под ногтями было много, – мрачно кивнула Гретхен. – Я как раз подумала, что надо как-то её вычистить оттуда, и тут в комнату ворвался Жюль-Антуан. Надеюсь, Люсиль выцарапала своему убийце глаз!
– А украшения? Ты не помнишь, были на ней какие-нибудь украшения? Серьги, бусы, кольца?
– Нет, разумеется! – Гретхен уставилась на неё чуть ли не с обидой. – Если они и были, разбойники их все забрали!
– Но если они их забрали, должны были остаться следы, – возразила Аврора. – Разорванные мочки, к примеру, если серьги вырывали из ушей...
– Хватит! – неожиданно резко прервала Гретхен. Подняв голову, Аврора увидела, что её собеседница бледна, а выражение лица у неё было такое, словно её вот-вот стошнит. – Мне дурно становится от этих разговоров! – она приложила руку к груди, точно силясь протолкнуть застрявший там комок.
– Прости, – тихо произнесла Аврора, почувствовав, что и впрямь хватила через край. – Про украшения я спрошу у слуг – уж они-то должны знать. Прости, что заставила тебя вновь пережить это. Тебе нелегко пришлось, это правда.
– Уж точно лучше, чем бедной Люсиль, – глухо проговорила Маргарита, которая, похоже, уже стыдилась своей вспышки. – И да, насчёт украшений... Насколько я помню, на ушах у неё ничего не было. Ни серёг, ни крови.
– Спасибо, – всё так же тихо ответила Аврора, поднимаясь с места. Она остро ощутила, что стала здесь нежеланной гостьей, и стремилась покинуть замок Бертрана, чтобы заехать в гостиницу. Ей вдруг пришло в голову, что Жюля-Антуана здесь ничего не держит, что он в любой момент может уехать вместе со всеми слугами, и тогда её расследование завершится, едва начавшись. Не поедет же она за ним в Париж, чтобы продолжить расспросы, верно?
Впрочем, по пути в гостиницу Аврора немного успокоила себя, вспомнив, в каком гневе был де Труа после гибели племянницы. Если он невиновен, то останется в здешних краях до тех пор, пока все разбойники не будут изловлены и подвергнуты справедливому наказанию. Если же виновен... то тоже останется, чтобы не вызвать лишних подозрений. Слегка уняв таким образом свою тревогу (которая, надо признаться, возрастала с каждым днём), Аврора подстегнула Цезаря и помчалась к гостинице.
Местная гостиница представляла собой приземистое двухэтажное здание, не новое и достаточно потрёпанное, но вполне пригодное для жизни и на удивление чистое. Хозяин, пожилой, но ещё крепкий мужчина высокого роста с длинными седыми усами, был ворчлив и неразговорчив. Долгое время он содержал гостиницу вместе с женой, но пару лет назад она умерла, и с тех пор он ещё сильнее замкнулся в себе. Аврора прекрасно понимала его, поскольку и сама была не особо болтлива, но сейчас угрюмость хозяина стала серьёзной помехой в её деле. Ни с помощью уговоров, ни с помощью денег она не смогла вытянуть из него ничего нового о де Труа – только то, что платит господин Жюль-Антуан исправно, что он, как и его племянница и слуги, человек порядочный, в комнатах они ничего не прожгли, не разлили и не разбили, и что молодую девушку, конечно, очень жаль. Кроме того, Аврора выяснила, что Жюль-Антуан пил мало вина, но стал чаще прикладываться к нему после гибели племянницы.
Самого де Труа в гостинице не оказалось – он вместе с Бертраном поехал расспрашивать охотников. Авроре это было на руку – она хотела поговорить со слугами в отсутствие их грозного господина. Их было четверо – Анна, служанка Люсиль, Луи, слуга Жюля-Антуана, Огюст и Бернар, исполнявшие роли кого-то вроде стражников. Аврора представилась им всем самым вежливым образом и выдала ту же полуправду, что и Маргарите, – что она хочет возмездия именно для убийцы, а не для всех разбойников разом. Похоже, никто из слуг ей особо не поверил, но возражать они не решились, должно быть, боясь, что их обвинят в пособничестве шайке Чёрного Жоффруа.
Огюст и Бернар, судя по их сходству, были братьями. Высокие, широкоплечие, до самых глаз заросшие курчавыми чёрными бородами, они и сами были похожи на разбойников, и Авроре даже стало неуютно в их присутствии. На вопросы оба отвечали неохотно и скупо, утверждали, что не знают причину утренней ссоры дяди и племянницы, не видели тела Люсиль и следов насилия на нём. Так ничего и не добившись, Аврора обратилась к Луи. Он был постарше братьев и пониже ростом, но тоже крепок и широкоплеч, круглое лицо его казалось ещё более красным из-за коротких седых волос, почти белых. Во время разговора Луи часто моргал ресницами, тоже белыми, и всячески пытался давить на жалость, но у Авроры возникло ощущение, что слёзы, если они у него и были, он давно выплакал и теперь притворяется. Она видела всех четверых слуг на похоронах, но тогда не присмотрелась к ним как следует, отвлёкшись на де Труа, и теперь сожалела об этом.
Больше всего пользы принесла Анна. Аврору удивило то, что служанка Люсиль так немолода: Анна была явно старше Луи и, скорее всего, старше Жана и Марии. Седые, но всё ещё густые волосы были уложены венцом на голове этой миниатюрной старушки, держалась она с удивительным для своего роста и положения достоинством, а голубые глаза на морщинистом лице хоть и выцвели, но не утратили своей ясности. Анна плакала, не сдерживаясь, и её слезам, в отличие от слёз Луи, Аврора была готова поверить.
– Я сочувствую вашему горю, – искренне произнесла она, заглядывая в лицо старушки. – Люсиль была замечательной, светлой и солнечной, и мне будет ужасно её не хватать. Она могла бы стать мне лучшей подругой, но не успела. И я хочу найти человека, который лишил её этой возможности, найти и наказать. Помогите же мне это сделать!
– Бог его накажет, – с глубоким убеждением произнесла Анна и перекрестилась. – Бог всё видит.
– И всё же я не хочу, чтобы преступник избежал земного суда. Но чтобы выяснить, кто он, мне нужно задать вам кое-какие вопросы.
– Ох, да что с меня, старой, взять! – махнула рукой служанка, но в глазах её мелькнул огонёк любопытства.
– Господин де Труа рассказывал, что Люсиль сбежала в лес после ссоры с ним. Вы не слышали, случайно или намеренно, из-за чего они поссорились? Я понимаю, что подслушивать непристойно, но поверьте, сейчас я далека от того, чтобы судить вас за это! – поспешно добавила она, видя, как нахмурилась Анна.
– Это было совсем рано утром, – после долгой паузы ответила она. – Мужики, те ещё спали, – видимо, она с лёгким оттенком презрения называла «мужиками» Огюста с Бернаром и Луи. – Господин Жюль-Антуан вошёл в комнату к госпоже Люсиль, но уж о чём они разговаривали – один Бог ведает! Если и ругались, то тихо, так что ни одна живая душа не прознала. Я-то проснулась, когда дверь хлопнула...
– Какая дверь? – перебила её Аврора.
– Дверь в комнату госпожи Люсиль, какая же ещё? Она выбежала оттуда, моя ласточка, в лёгком платье, в туфельках, ни шляпки, ни перчаток, ни даже накидки. Выбежала и припустила прочь!
– Вы сами это видели?
– Видела собственными глазами, я как раз выглянула посмотреть, что за шум. Думаю, все проснулись! Луи тоже из двери высунулся, но попозже, когда Люсиль уже умчалась. Если бы я знала, что вижу её живой в последний раз... – Анна судорожно сглотнула и прижала руку к груди. – Она за что-то злилась на дядю, это было видно. Крикнула ему: «Я убегу к ней! Она мне поможет!».