– Так и сказала? «Она мне поможет?», – настороженно вскинулась Аврора.
– Так и сказала, моя бедная овечка! А дядя только сверкнул ей вслед глазами, развернулся и зашагал к себе. Так хлопнул дверью, что стены задрожали!
– Он не пытался догнать Люсиль, остановить её?
– Нет... не знаю, – Анна потупилась. – Мужики, наверное, досыпать пошли – рано ведь ещё было. А я молиться стала за бедную мою девочку. Прямо здесь же, в номере, опустилась на колени и вознесла молитву Пресвятой Богородице. Я вот думаю: может, Люсиль про неё говорила: «Она мне поможет»? Про Деву Марию? – она снова перекрестилась.
– Про Деву Марию? – растерянно переспросила Аврора. Она не ожидала таких слов. Едва услышав, что Люсиль надеялась на помощь какой-то женщины, она подумала, не является ли этой женщиной она сама, и когти вины с новой силой впились в её сердце.
– Именно, про неё! Госпожа Люсиль не раз говорила, что хочет отказаться от всей этой шумной светской жизни и уйти в монастырь. Вот я и подумала, что она решилась-таки исполнить своё намерение и побежала в церковь, – Анна издала сдержанный всхлип.
Аврора ненадолго задумалась. Речь об уходе в монастырь зашла и в тот раз, когда они с Люсиль говорили возле церкви. Но что могло побудить такую молодую девушку принять постриг?
– А как её дядя относился к тому, что она собирается стать монахиней? Он ведь знал об этом?
– Знал, как же не знать! Госпожа Люсиль говорила ему об этом пару раз, но он велел ей не забивать голову всякими глупостями. Он заявлял, что в монастыре она взвоет от скуки и через неделю запросится домой. Они вообще частенько ссорились, прости их Господь! – Анна вновь осенила себя крестным знамением. – У господина суровый нрав, а моя бедная Люсиль была молода, горяча и вспыльчива. Они старались, чтобы никто не слышал их ссор, но уши-то у нас есть, – она поглядела на Аврору почти виновато.
– Вы давно служите Люсиль?
– Да с тех пор, как ей исполнилось одиннадцать... или двенадцать. Но я и до этого знала её, поскольку была служанкой у её двоюродной тётки. Потом она отдала Богу душу, упокой её Господь, – она опять перекрестилась, – и меня принял к себе господин де Труа, отец бедняжки Люсиль.
Анна погрузилась в воспоминания, и Аврора была вынуждена мягко вернуть её к действительности.
– Мне показалось, что Люсиль и её дядя очень привязаны друг к другу. Никогда бы не подумала, что они могли так часто ссориться!
– Они любили друг друга, это верно, – мигом вступилась за хозяев Анна, – но ведь такое в каждой семье бывает! Кричат, ссорятся, плачут, потом мирятся. Господин де Труа, прости Господи, иногда даже порол Люсиль.
– Порол? – Аврора вздрогнула, представив, как Жюль-Антуан с обычным своим хищным выражением лица наносит розгами удары плачущей и извивающейся племяннице.
– Порол, да так, что она порой неделю сидеть не могла! Плакала, конечно, просила прощения, он её после каждой порки обнимал, утешал... Что поделать, госпожа? Кто жалеет розги, тот губит ребёнка. И меня в детстве секли, и Луи, и господина де Труа, наверное, тоже... Всем нам в детстве доставалось!
– Мне – нет, – внезапно охрипшим голосом проговорила Аврора. – Меня ни разу в жизни не пороли.
Анна в ответ на это лишь недоверчиво покачала головой. Аврора, которую всё ещё слегка мутило от представленной картины истязания, с трудом выдавила из себя следующий вопрос:
– А за что дядя бил племянницу?
– Да мало ли за что! – Анна всплеснула руками. – За разбитую чашку, за разлитые чернила, за то, что убежала на прогулку без спроса, за то, что сунулась в подземелье замка, за то, что сказала что-то не то при гостях...
Авроре подобное казалось дикостью, но служанка говорила об этом как о чём-то совершенно естественном. Тряхнув головой и заметив, что она, кажется, начинает перенимать жесты Леона, Аврора вернулась к самому важному:
– Я понимаю, что вам тяжело об этом говорить, но всё же постарайтесь вспомнить. Когда тело Люсиль привезли сюда, вы его омывали?
Анна кивнула, губы её задрожали, глаза вновь наполнились слезами.
– Омыла её, мою ласточку, нарядила в последний путь... Думала, если Бог даст дожить, буду на свадьбу её одевать, а оно вот как вышло...
– На ней были какие-нибудь украшения, когда она сбежала рано утром? Или, может, у Люсиль был с собой кошель с деньгами?
– Нет, – Анна решительно покачала головой. – Не было на ней никаких украшений: ни бирюзовых серёжек, ни агатовой броши, ни её любимого кулона на серебряной цепочке. Да и какие украшения – она выбежала чуть ли ни в чём мать родила, какие уж тут украшения? Эти нелюди, они, небось, не увидели драгоценностей, разозлились и убили мою девочку, – голос её задрожал от гнева. – А так бы глядишь, жива осталась...
– Она пыталась сопротивляться? Может, поцарапала или укусила нападавшего?
– А ведь точно, поцарапала! – глаза Анны вспыхнули неожиданной радостью. – Она до последнего боролась, моя птичка! На правой руке у неё два ноготка сломаны, и кровь под пальцами была! Поцарапала она насильника, как пить дать поцарапала!
– Насильника? – Аврора ухватилась за это слово. – Вы думаете, над Люсиль было совершено насилие?
– А как же иначе? – теперь в голосе служанки появился гнев. – Вы будто не знаете, что мужикам надо! Не нашли драгоценностей – решили чего другого с неё получить! Надругались они над моей девочкой, а её и защитить было некому...
– На ней были следы насилия? – напирала Аврора, стремясь предотвратить новый поток слёз Анны. – Синяки на бёдрах, кровь, может быть, следы семени...
– Да что же это такое! – плачущим голосом воскликнула старушка. – Совсем у вас сердца нет, что ли? Думаете, я бы полезла к ней... между ног? – на её сморщенных щеках загорелись красные пятна, то ли от негодования, то ли от стыда. – Омыла я её и синяки видела – у неё все руки были в синяках! А уж что там у неё между ног творилось – не ваше дело! – она громко всхлипнула. – Про кровь хотите знать? Она вся была в крови, моя ласточка, вся истерзана! Ей грудь ножом проткнули, а вы... – она зашла судорожным рыданием.
– Если на бёдрах Люсиль не было ни крови, ни синяков, может, её не насиловали? – кротко предположила Аврора, но это вызвало лишь новый поток всхлипов и возмущений. Терпеливо подождав, пока он иссякнет, она тихо произнесла:
– Спасибо вам за всё, что вы рассказали, Анна. Простите, что мои слова причинили вам столько боли. И ещё один, последний вопрос: Люсиль вела дневник?
– Дневник? – служанка удивлённо уставилась на неё.
– Да, дневник. Записывала то, что с ней происходило, свои мысли, чувства?
– Не знаю, – Анна поджала губы и приняла оскорблённый вид. – Если и вела, мне о том неведомо.
Аврора медленно выдохнула. Допрос, пожалуй, был окончен, теперь оставалось уговорить служанку пустить её в комнату Люсиль и как следует осмотреться там. Она не теряла надежды найти дневник, в который девушка могла записать свою страшную тайну – тайну, из-за которой чувствовала себя гадкой и скверной, тайну, которую побоялась выдать Авроре, тайну, из-за которой её убили. Она уже набрала воздуха в грудь, но тут от двери послышался холодный голос:
– Госпожа Лейтон, по какому праву вы допрашиваете моих слуг?
Вздрогнув, она повернула голову к двери. Там стоял Жюль-Антуан, худой и подтянутый в своём чёрном с серебром наряде, точно острый клинок, глаза его пристально глядели прямо на незваную гостью, и её тут же охватил сильный страх.
– Я пытаюсь выяснить обстоятельства смерти Люсиль, – со всем возможным достоинством ответила она, вставая и нарочито медленно делая реверанс. – И кажется, мы с вами сегодня ещё не здоровались, господин де Труа?
– Мне сейчас не до правил этикета, – перебил её Жюль-Антуан. – Анна, о чём она тебя расспрашивала?
– О том, была ли ограблена госпожа Люсиль, – живо ответила служанка. – Из-за чего она с вами поссорилась, почему хотела уйти в монастырь, было ли... – она споткнулась, сглотнула и с трудом выговорила, – над ней совершено насилие.