– Она не ведьма! – вспыхнул Леон, но отец только басовито хохотнул.
– Так ты ничего не знаешь... Ладно, Бог с ним! Бесполезно тебе что-либо говорить – ты всё равно всё забудешь, когда проснёшься. Что ж, постарайся запомнить хотя бы одно: Анжелика тебя действительно любит, веришь ты в это или нет. И она найдёт тебя, даже если ты её не вспомнишь, – это проклятое зелье слишком крепкое! Как в той сказке, которую мне как-то рассказала твоя мать... хотя этого ты точно не помнишь. Там сестра по всему свету искала брата, зачарованного ледяной колдуньей, чтобы растопить его сердце и снять проклятье.
– Аврора не колдунья! – снова вскинулся Леон. – И если она и помогла мне что-то забыть, уверен, я сам этого хотел! И это мне решать, хочу я увидеться с сестрой или нет.
– Всё тот же упрямец, – покачал головой отец. – Ну хоть что-то в этом мире не меняется...
Леон уже открыл рот, чтобы спросить, откуда отец знает про него и Аврору, про то, как себя чувствует Анжелика, не знает ли он, случаем, кто убил Люсиль де Труа, но тут весь корабль затянуло туманом, голова закружилась, бывший капитан бессильно повалился на бок... и очнулся в собственной постели. Уже рассвело, и из окна падал слабый свет наступившего серого дня.
Только что приснившийся сон выветрился из головы Леона, едва он сел на постели, и позже он, как ни напрягал память, сумел выудить из неё лишь отдельные обрывки. День был холодный и ветреный, на улице выпал первый снег, по коридорам замка гуляли сквозняки, и Гретхен куталась в шаль, а Франсуа жаловался на больную спину. Что касается спины Леона, то ей стало значительно лучше, и он даже осмелился впервые за долгое время принять ванну. Горячая вода согрела тело, наполнила его новой силой, и бывший капитан долго плескался в ней, не желая оставлять столь уютное и тёплое место.
После долгого сна и горячей ванны в нём пробудился зверский аппетит, и Леон с жадностью набросился на кашу, сваренные вкрутую яйца и копчёный окорок. Гретхен была бледна и ела мало, но когда он осведомился о её самочувствии, рассеянно ответила, что всё в порядке. Очевидно, её бледность была вызвана предстоящей казнью Чёрного Жоффруа, о которой она и сообщила Леону за столом. Её передёргивало, когда она перечисляла наказания, которым должен был подвергнуться атаман разбойников: сорок ударов кнутом, оскопление и повешение. Леон подумал, что оскопление, пожалуй, лишнее: он разговаривал с Жоффруа всего один раз, но не верил, что этот человек мог надругаться над Люсиль и убить её. Впрочем, своё мнение он оставил при себе.
– И Аврора тоже потащилась туда! – всплеснула руками Гретхен. – Ладно Бертран, его обязывает долг, но ей-то зачем смотреть на все эти ужасы? Неужели она хочет позлорадствовать, когда убийцу повесят? Нет, это на неё совсем не похоже! Она всё ходила в подземелье, видно, пыталась выпытать, кто всё-таки убил бедняжку Люсиль. Да только этот проклятый разбойник так ни в чём и не сознался. Разве что священнику, но тот никогда не нарушит тайну исповеди.
Леона не удивило, что Аврора продолжает искать убийцу Люсиль и даже поехала на казнь – она всегда стремилась не упускать ничего важного. В то же время он порадовался, что его состояние позволило ему отсутствовать – не хотелось видеть, как будут истязать и вешать Жоффруа, пусть он и был виновен если не в гибели Люсиль, то в разбойных нападениях уж точно. Узнав от Гретхен ещё кое о чём, что произошло, пока он отлёживался в постели, Леон направился в свою комнату. Он как раз раздумывал, прилечь ему или побродить по замку, восстанавливая силы, и уже склонялся ко второму варианту, когда за окном послышались топот копыт и ржание лошадей, а затем снизу донёсся гулкий голос Бертрана. «Странно, вроде казнь должна была длиться дольше», – подумал Леон, не особо вслушиваясь в то, что взволнованно говорил хозяин замка.
На какое-то время всё затихло, потом у двери в его спальню послышались лёгкие шаги, скрипнула дверь, и внутрь без стука скользнула Аврора. На её щеках горел яркий румянец, должно быть, вызванный холодом, глаза блестели, и вся она, тонкая и изящная в своём тёмном дорожном платье и меховой накидке казалась ещё красивее, чем обычно.
– Сударыня, доброе утро, – Леон учтиво привстал и поклонился, с радостью отметив, что голова от этого движения совсем не закружилась.
– Ох, Леон, я рада, что вам лучше, но это утро не доброе, совсем не доброе! Вы знаете о казни?
– Гретхен сказала мне, – он кивнул, снова садясь на кровать. Аврора стащила перчатки, бросила на стол, туда же отправила накидку и принялась нервно расхаживать туда-сюда по маленькой комнате. Волосы её тёмным облаком окружали голову, губы раскраснелись, словно она с кем-то целовалась, но Леон быстро понял, что они просто искусаны самой же Авророй.
– Простите, что так ворвалась к вам, но я обязана была с кем-то поговорить, – быстро произнесла она. – Я уверена, вы – единственный, кто не осудит меня.
– Сударыня, я весь внимание, – подобрался Леон.
– Вы знаете, какой казни должны были подвергнуть Чёрного Жоффруа?
– Сорок кнутов, оскопление и повешение.
– Да, – она подошла к двери, выглянула наружу, словно убеждаясь, не подслушивает ли кто, потом плотно затворила дверь, вернулась к Леону и, понизив голос, проговорила:
– Он умер, когда де Труа только начал стегать его кнутом. По сути, казнь не состоялась.
– Жюль-Антуан сам пожелал наказать преступника? – нахмурился Леон.
– Да, и мне показалось, он испытывал от этого удовольствие. Но дело не в этом! Чёрный Жоффруа... это я его убила.
– Что? – Леону показалось, что он ослышался.
– Вчера вечером, когда я узнала, какая казнь его ожидает, я спустилась в подземелье и отдала ему пузырёк с зельем. В малых количествах оно усыпляет, в больших – убивает. И сегодня утром он выпил его. Чёрный Жоффруа избежал своей казни, ушёл прямо из-под носа Жюля-Антуана, Железной Руки и всех остальных. Вот почему он всё время улыбался!
– Что ж, – замялся Леон, поражённый этим внезапным признанием. – Полагаю, это было очень милосердно с вашей стороны...
– Я знаю, это был необдуманный и глупый поступок! – перебила его Аврора. – Он мог подлить зелье кому-то из тюремщиков и попытаться сбежать. К тому же я отняла преступника у правосудия, помогла ему избежать наказания. Я – преступница, как ни посмотри. Я убила человека, но тем самым спасла его. Он сам этого хотел, он просил меня принести ему что-то, что убьёт его, и я принесла! Если же это Чёрный Жоффруа убил Люсиль, то выходит, я спасла убийцу! Но я не знала, совершенно не знала, что мне делать! Я всегда была против насилия, я не выношу, когда бьют детей или пытают взрослых людей, даже преступников, я...
– Тише! – Леону едва удалось вклиниться в её бурный словесный поток. – Прошу вас, успокойтесь! Вам – лично вам – сейчас угрожает какая-либо опасность? Де Труа о чём-нибудь догадался?
– Не думаю, – она села на кровать рядом с ним и тревожно огляделась. – То есть он наверняка догадался, но опасность мне вряд ли угрожает. Бутылочку при Жоффруа не нашли – должно быть, он выкинул её из телеги, когда его везли на казнь. Я только что вылила все свои запасы настойки из болиголова, которые привезла сюда. Конечно, у меня остались в замке, но я никому не позволю обыскивать Усадьбу теней! Это довольно распространённое средство, не одна я его изготовляю. И потом, Чёрному Жоффруа мог что-нибудь передать священник на исповеди, ему могла что-то подмешать в еду Гретхен... Нет, я не хочу, чтобы подозрение пало на неё! – спохватилась Аврора. – Но если Жюль-Антуан выскажет что-либо в её сторону... Да Бертран скорее убьёт его, чем позволит запятнать имя Маргариты! Священник – тот вообще божий одуванчик, его здесь все знают, уважают и любят. Не думаю, что де Труа захочет кого-то обвинить. Скорее всего, он постарается побыстрее покинуть наши края, ведь он оставил о себе не самую добрую славу.
– Может, и к лучшему? – осмелился вставить Леон. Аврора подняла голову, и он увидел, что её прекрасные серые глаза полны слёз.
– Не знаю, – она покачала головой, и слёзы потекли по её щекам. – Если он уедет, возможность разгадать тайну убийства Люсиль будет потеряна безвозвратно, я чувствую. И я ощущаю себя такой... потерянной. Жалкой. Ничтожной! Я не сумела защитить Люсиль, когда она была жива, не смогла найти её убийцу, лишила человека жизни, при этом отняв его у закона, и теперь вынуждена хитрить, изворачиваться и лгать! Интересно, Люсиль так же чувствовала себя в последние дни своей жизни? Она назвала себя «гадкой» – так вот, я тоже кажусь себе гадкой. Я не могу ничего расследовать, я просто глупая плаксивая девчонка, вообразившая себя героиней!