Женщины думали несколько иначе, хотя ни одна не сказала ни слова. Лучше умереть в пустыне, чем быть второй женой Росси. Даже первой. Они видели синяки на лице Ханы, хотя та и старалась припрятать их, знали, как Росси в свое удовольствие пользовался девушками харатинов. Такое тоже было, причем не раз. Женщины больше всего на свете обожали свадебные празднества, но в ту ночь их что-то не очень тянуло петь и плясать под барабанный бой. Как только Росси повел новую жену спать, все быстренько разошлись.
Когда он раздел ее и встал перед ней, разглядывая исхудалое от голода тело с разбухшими от молока грудями, дряблым животом и тощими конечностями, Мариата готова была сквозь землю провалиться. Он засмеялся ей в лицо и весело напомнил про нападение, отнявшее у нее его двоюродного брата Амастана, продолжал издеваться и дальше, даже когда втиснулся в ее потаенное место, но она только молчала, уставившись в одну точку, в темный угол шатра, словно видела сквозь него звездное небо.
Через час, когда он уже громко храпел, Мариата кое-как накинула одежду, выскользнула из шатра, отыскала Такамат и исчезла, растворилась в непроглядном мраке безлунной ночи.
Одному Богу известно, как она не сбилась с пути. В темноте все казалось ей совсем другим, но, когда из-за холмов перед ней встало солнце, Мариата увидела впереди земляной холм и скалу, в которой была вырублена гробница. Она не стала ждать, когда Такамат опустится на колени, спрыгнула с верблюдицы и побежала, шлепая босыми ногами по земле.
— Я здесь! Я пришла за тобой! — вопила Мариата, но ответного крика ребенка так и не услышала.
Она взбежала на холм, бросилась в гробницу — внутри было пусто. Женщина завыла от горя, и каменные стены ответили ей многократным гулким эхом. Мариата на четвереньках выбралась на воздух и стала ползать вокруг могильника. Она искала хоть какие-то следы, пока ее колени и руки не покрылись кровавыми ссадинами. Сомнений не было: ребенок исчез.
Глава 34
Три дня и три ночи Феннек как одержимый гнал «туарег» по пустыне, по равнинам, усеянным камнями, и автомобильным колеям, проложенным неизвестно кем. Мир за окном превратился в расплывшееся пятно, окружающий пейзаж напоминал несколько отдельных цветных полос, ощущение было как в центрифуге. Часть этой бешеной гонки проходила по бетонке, но ехать по ней было еще хуже, чем по неровным колеям пустыни. У Феннека была привычка догнать какой-нибудь грузовик, встать почти впритык, резко взять в сторону, обойти и сразу подрезать. Если грузовик шел не один, он вклинивался между ними, потом еще, и проделывал это с такой лихостью, что моя правая нога каждый раз дергалась, нажимая на несуществующую педаль тормоза. Только через какое-то время до меня доходило, что все это не имело бы толку, потому что наша машина была с левосторонним управлением.
В колеях автомобиль подбрасывало, швыряло в стороны, амулет стукался мне в ключицу, а подвеска стонала и лязгала. После одного особенно жуткого толчка я оглянулась на Таиба, но тот был, как всегда, невозмутим, будто этот навороченный внедорожник не стоил ему денег, которые он зарабатывал целых два года. Пришло, как говорится, не махом, да ушло прахом. Помощник Феннека, сидящий рядом с ним, похоже, не был столь беззаботен, потому что смотрел на местность, бегущую мимо с неестественной скоростью, глазами, круглыми как тарелки.