Торговцы, шедшие большим караваном к западу, довели семью с собой до того самого села, куда ушел Мишкин дядя. Письмо от него, написанное между строк на двух листках какой-то насквозь пожелтевшей книжки, принес с собой уставший паренек-челнок, Марат, постоянно мотавшийся между Чишмами и Демой. Получил за весточку кусок круто соленого сала, вздохнул, пожал плечами и пошел. Мишка даже улыбнулся, глядя на него, и долго объяснял Ане, что и кому нельзя употреблять и почему все-таки можно, если под крышей.
Неделя на ногах, подталкивание увязающих в весенней грязи тачек и тележек с товаром. Сырая и едкая вонь немытого тела, затянутого вытертой «химзой», чавкающая липкая земля на стареньких резиновых чулках. Усталость, усталость и усталость. Леночку она несла на спине, закутав в дырявый ОЗК, что Мишка сшил леской и кое-где, расплавив материал, слепил края пробоин от пуль, когтей и времени. Запотевшие стекла противогазов, хрип соседки, спина мужа, тащившего в качестве оплаты старинную швейную машинку на чугунной станине. Но они добрались.
Так семья оказалась в Чишмах, большом и крепком селе, вставшем на ноги одним из первых. Жизнь брала свое, тем более за последние пять лет фон стал не таким уж и сильным. Здесь противогазы не носили, и погреба давно превратились именно в погреба. В городе да, в городе хватало, пусть и зацепило его, стоящего над Белой рекой, не так уж сильно. Били рядом, в Оренбуржье, били и по республике, по каким-то частям 2-ой армии. Но все же Уфу только зацепили, оставив людям шанс. Говорили, что дальше к Уралу леса бывшего заповедника накрыло густо и что жить там нельзя совершенно.
Ане было наплевать на многое, ее мало интересовало происходящее у Белорецка, Сибая или Учалов. Родившаяся на третий год после Войны и выросшая с теткой, девушка просто хотела жить. С мужем, старше ее в два раза и с дочкой, которую теперь не осмотрит ни один врач. То, что у нее под платьицем растет светлая шелковистая шерстка, не мешало ни Мишке, ни ей самой любить Леночку больше жизни. Но первая дрезина оказалась не последней, и им снова предстояло уходить, предстояло, пока…
За окном зашуршали, треснула кучка растопки у стены. Аня затряслась, застучала зубами. Дождь ударил сильнее, стекло уже заметно дрогнуло под напором. Любовно вырезанное стекло, вставленное ее мужем и не закрытое тяжелыми ставнями. Пальцы до хруста вцепились в кочергу, крюк еле слышно скрипнул по дереву, когда Аня потянула ее к себе. Дура, клятая дура, чокнутая тупая дура! Как можно было забыть закрыть ставни?! Миша, Ми-и-и-ш-а-а…
Дядька мужа их не дождался: неожиданно умер, погиб на охоте, упокоившись в земле спокойных и относительно сытых Чишмов. Так сказали соседи, немногочисленные и угрюмые. На все вопросы Мишки никто так и не ответил ничего путного. Домик, старенький пятистенок, им отдали без споров. Муж обрадовался, хмурился куда меньше обычного и сразу же взялся за хозяйство. На Леночку, весело копошащуюся во дворе с пятилапой Жучкой, соседи не обращали никакого внимания. Чуть позже, познакомившись с жизнью села и самими односельчанами, Аня поняла причину: здесь хватало тех, кого в Новой Уфе СБ отправляла за колючую проволоку, заставляя непосильным трудом искупать мутации, уродства и отличия от «нормальных» людей.
Аня и Мишка радовались, жизнь налаживалась, и даже три крольчихи, обмененные на несколько хороших лопат и сапоги-болотники, готовились дать первое потомство. Чишмы славились заново выведенными животными, оставившими от поражения радиацией только большой вес и густющий мех. К мясу кроли оказались совершенно равнодушными, в отличие от многой другой домашней скотины. Почему им так легко уступили дом, не разваливающийся по бревнышку, со всего несколькими прорехами в дранке на крыше и пристроем, беглецы не задумывались. До сегодняшней ночи.
Услышав пронзительный кроличий крик, не писк, а крик, почти детский, Мишка не понесся сломя голову к клеткам. Мясо мясом, шерсть шерстью, жизнь дороже. Ему в караулы у села ходить доводилось, и пусть в округе все казалось тихим, муж рисковать не хотел. Аня сжала в руках мокрую дочку, закрыла ей уши и вздрогнула, проследив взгляд Мишки.
Вечером он натаскал воды, нагрел ее в печи и начал купать Леночку в недавно запаянном большом корыте. И, увлекшись хохочущей и довольной дочкой, забыл сам закрыть ставни. И Аня, стиравшая весь день, забегалась и забыла. А свет от нескольких лучин дрожал и дрожал от сквозняка, бросая блики на стекла незакрытых окон. Первым влетело внутрь дома окно, выходящее во двор. Мишка успел втолкнуть Аню с дочерью в комнату, грохнул дверью. Сдвинуть в сторону стол и открыть подпол не успел.