Чита подмигнул Зубу:
— Что снилось, фраерок? Давай, наверни пшёнки да на дело надо идти. — Он прищурился и спросил с угрожающей ухмылкой: — А может, не желаешь? Так ты сразу скажи, не стесняйся. Люди свои, обмозгуем полюбовно... как тебе потроха проветрить.
При этих словах Чита молниеносно махнул рукой, и у ног Зуба в пол воткнулся неизвестно откуда взявшийся нож.
— Ну чего ребенка пугаешь, Чита? — нерешительно завозмущалась Фроська. — Не бойся, фазанчик, это он так...
А Зуб и не боялся. Может, спросонья, а может, от нахлынувшей на него решительности, но он даже не вздрогнул. Несколько секунд он в задумчивости смотрел на нож. Потом наклонился, выдернул его из половицы и потрогал лезвие.
— Острый, острый, — заверил Чита и гоготнул. — Будь спокоен.
В детдоме Зуб искромсал все доски в дальнем углу забора — учился метать нож. Рука должна хорошо помнить бросок.
Неожиданно для самого себя он коротко размахнулся. Нож сверкнул над столом и со звуком «вау-у» глубоко ушел в дощатую стену хибары.
Панька удивленно присвистнул. Фроська ахнула:
— Ой, фазанчик!
Стаська, кажется, никогда ни на что не реагировал. Он тупо смотрел на происходящее, и руки у него висели как привязанные. Чита же на нож даже не взглянул, а сразу сказал деловым тоном:
— Понял, фраерок, вопросов не имею. Значит, ты это... по-быстрому порубай, и мы пилим на станцию. Панька! Чо шары выкатил? Дай рассолу человеку! Фраерок, а может, ты того, опохмелишься?
Зуб с отвращением замотал головой. Для него было противным одно упоминание о выпивке. Голова еще кружилась, внутри было пусто. Казалось, при каждом выдохе живот прилипает к пояснице. Во рту гадко до пошлости.
Панька не посмел ослушаться Читу. Он неторопливо черпнул из какой-то кастрюли кружкой и поставил ее на стол.
— Это у него случайно, — сказал он с кривой усмешкой.
Удивляясь собственной смелости, Зуб решительно и даже грубо потребовал:
— Дай нож!
Панька поколебался, раздумывая, не дать ли ему сразу по физиономии. Но Чита... Натянуто ухмыльнувшись, он выдернул из стены нож и протянул Зубу. Тот пил рассол — крепкий, вонючий — и не взял нож, пока не опорожнил кружку. А Панька ждал, хоть у него и кипело внутри. И Зубу очень нравилось, что он стоит и терпеливо ждет с протянутым ножом.
«Хватит с вами чикаться», — подумал он, как говаривал мастер Ноль Нолич.
Чита молча и с интересом наблюдал за всей этой картиной.
— Нарисуй круг, — сказал Зуб, беря у Паньки нож.
— Духарится мужик! — обращаясь к Чите, презрительно бросил Панька.
Но Чита кивнул на стену — рисуй, мол, рисуй.
Найденным на подоконнике гвоздем Панька нацарапал на стене маленький, размером чуть больше кружки, круг.
— Ладно, шкет! Не попадешь — по рылу смажу, чтоб не духарился, — сказал он, разобиженный такой неожиданной решимостью Зуба и его пренебрежением к своей персоне.
— Идет, — стараясь быть спокойным, ответил Зуб. — А попаду, вмажу тебе.
— Га-га-га! — заржал Чита. Такого Панька уже не мог вынести.
— Чего-о?! — двинулся он на Зуба.
— Ты, параша! — грозно привстал над столом Чита, и Панька покорно отступил.— Фраерок правильно говорит, чтоб по справедливости. Ты, фраерок, только попади, а насчет вмазать я на себя беру.
— Ну ладно — в бессильном гневе задышал Панька, не смея идти против
Читы. — Ну ладно, сосунок! Гляди, зарвешься...
— Чего вы надумали, подонки? — закричала
Фроська. — Делать нечего? Фазанчик, брось нож, не связывайся с ними.
Зуб словно и не слышал ее. Он старался собраться в кулак. Больше всего его волновало, что легкое головокружение, оставшееся после коньяка, и вялость во всем теле не дадут ему попасть в круг.
Он отошел к противоположной стене. Стоял он так, что нож должен был пролететь очень близко от головы сидящего за столом Читы. Зуб посмотрел на него в упор, уверенный, что он не выдержит и отодвинется. Но Чита, шевельнувшись было, продолжал сидеть, выжидающе поглядывая на метателя. В его глубоко посаженных глазах угадывалось даже не напряжение — он хорошо знал, где пролетит нож, — а какое-то нетерпеливо-тоскливое ожидание броска.
Зуб отвел взгляд от Читы и взвесил на руке нож. Сталь отполирована до зеркального блеска, ручка разноцветная, наборная. Сквозь одно прозрачное звено просвечивались три слова: «Вашим от наших».
В избе висела тяжелая тишина. Все ждали.
Чтобы нож воткнулся точно в цель, надо самому поверить в это на все сто процентов. Зуб хорошо помнил «механику» броска. Он вытянул перед собой руку с ножом, держа его в ладони как в лодочке, и так замер на секунду — ровно на столько, чтобы мысленно увидеть, как нож летит, переворачиваясь, и вонзается в центр круга.
Короткий взмах. Блеск летящего ножа. Вау-у!
— Ой, фазанчик! — выдохнула Фроська.
Скосив глаза и увидев торчащий из центра круга нож, Чита, немного как бы обмякнув, подмигнул Зубу и спросил:
— Кто еще вопросы поимеет?
— Я! — с вызовом сказал Панька.
Он грубо оттолкнул Зуба плечом и стал на его место. Быстро выхватил из голенища свой нож и в то же мгновение пустил его с большой силой. Вау-у! Теперь из круга, теснясь, торчали два ножа.
— Не сучи ногами, Пан-ня, — презрительно сказал Чита. — Фраерок еще покажет себя.
— Посмотрим, — уже не так воинственно, хоть и с понятным значением процедил Панька. — Пойдем сейчас на дело и посмотрим.
Едва взглянув на ножи, Зуб сел к столу на Панькино место, решительно пододвинул к себе чугунок и стал есть холодную, ничем не заправленную кашу. А Чита, сидя напротив и не обращая больше внимания на Паньку, объяснял, что за дело им предстоит и как они его провернут. Зуб, видимо, стремительно рос в его глазах.
Все выходило просто: они выберут удобное время, вскроют контейнер, набьют «товаром» три мешка, которые Фроська уже вытащила из фанерного ящика, и — тягу. Недалеко от станции есть укромное местечко, где они спрячут ворованное на несколько дней, пока не поутихнет шумиха. Чита говорил об этом так, словно речь шла не более как о покупке семечек на базаре. А Зубу каша не лезла в горло. Значит, сегодня он окончательно должен стать вором.
— Глядишь, и подфартит как в прошлом году в Миллерово. А, Фроська?
— Это когда шубы надыбали?
— Ну! Грабанули мы тогда. Слышь, фраерок. Открываем мы с Фроськой контейнер — шубы! Дорогущие, падла, котиковые. Тебе, фраерок, одной такой шубы хватит, чтоб десять раз в свою Сибирь съездить. Хватит, Фроська?
— Еще и останется.
— Десять штук тогда грабанули. Фроська орет: одну сама носить буду! Куда, говорю, дуре котика носить со свиным рылом! На первом перекрестке застукают.
Фроська посмеивалась. Потом спросила:
— А в Валуйках, помнишь, что надыбали? Помнишь, как ты там окорока обожрался? Ой, фазанчик, что было! Сутки штаны не надевал...
— Ладно, хватит трепаться! — грубо вдруг оборвал ее Чита и поднялся из-за стола. — Вспомни лучше шахтинского фраера который тебе...
— Чита, заткнись! — взвизгнула Фроська.
— Вспомнила? Слышь, фраерок, он ей, знаешь, что устроил...
— Чита, я тебя прошу! — со страхом и гневом закричала Фроська, взглядывая то на Зуба, то на Читу.
— Ладно уж, завязываю, — усмехнулся тот. — А то штаны вспомнила. Айда, хватит баланду травить.
Обиженно сопя, Фроська затолкала два мешка в третий и следом за Стаськой вышла из хибары. А Зуб черпнул из кастрюли еще рассолу и стал пить.
— В оба секи, понял? — вполголоса сказал Чита, и Панька послушно кивнул.
Обостренными чувствами Зуб уловил, что сказано о нем. Опасаются, что убежит. Это плохо. Глотая рассол, он чуть повернул голову и краем глаза успел увидеть, как Панька быстро провел ребром ладони по своему горлу. Ставя кружку,Зуб встретился Взглядом с Панькой. Тот смотрел на него мстительно, с недобрым прищуром. Решил, видимо, припомнить и нож, и трепку, которую он утром получил от Читы.