Когда тема гипноза была исчерпана, разговор как-то сам собой перешел на оборотней, которые, как был убежден Мишка Ковалев, в старые времена водились в каждой, даже самой зачуханной деревеньке. Если Мишке верить, то его бабка три раза самолично видела оборотней. Однажды на ее глазах какая-то тетка вроде бы обернулась колесом от телеги и покатилась в гору. Да так быстро!..
— Дураки вы все,— негромко сказал молчавший до сих пор Зуб.— Гагарин в космос летал, а они...
На минуту все смолкли. Устыдились, должно, дремучести своей. В самом деле, у людей космос с языка не сходит, всякие созвездия и туманности на уме, к которым вот-вот полетят, а они нашли о чем судачить — о старушечьих бреднях. Опомнившись, Мишка Ковалев стал выдумывать научное объяснение оборотням, и спор снова разгорелся. Сад начинался сразу за второй лесополосой. Не доходя метров сто до посадок, Зуб обернулся на шумливую ватагу:
— Кончай базарить!
Ребятня стихла, а разгоряченный спором Мишка продолжал доказывать свое:
— Я даже читал где-то, что оборотнями прикидываются природные гипнотизеры. Сейчас таких на особый учет берут...
Зуб на ходу выдернул из земли толстую подсолнечную былку без шляпки и, ни слова не говоря, огрел ею Мишку по спине.
— Чего ты?— отскочил тот.
— Не базарь, природный гипнотизер.
5
Сад встретил настороженной тишиной, полуобнаженными ветками яблонь и груш. Всюду были видны следы осеннего сбора урожая. Земля между рядами была истоптана, исчерчена колесами повозок и «Беларусей».
Стоя за кустами лесопосадки, ребята внимательно оглядывали сад. Ни души. Но и яблок тоже не видно.
— Где ж твоя антоновка?— проворчал Зуб.
— Там,— неопределенно кивнул Санька Крутько.
— Где — там, за кудыкиной горой?
— Надо ближе к сторожке идти.
Глаза у Саньки сделались круглыми, мокрые губы подрагивали.
«Трясется, заяц»,— покосился на него Зуб.
Санька сорвал тронутый желтизной лист боярышника, стал его жевать. Выплюнул, сунул в рот другой. А глазами — стрель, стрель по саду.
— Ладно, ребята, айда,— как-то вяло сказал Зуб и вышел из зарослей.
В голых междурядьях они сразу почувствовали себя беззащитными со всех сторон. Заозирались, заспотыкались о комья земли. Зуб почему-то снова вспомнил о зайцах — у них, поди, всю жизнь вот так.
Пройдя рядов пять, они увидели сторожку, а недалеко от нее — необобранные яблони. Крутько на ходу выдернул из кармана наволочку и возбужденно шепнул Зубу:
— Я ж говорил! Вот грабанем!
Вдруг впереди от раскидистой яблони отделилась тоненькая фигурка, с ружьем наперевес. Метров сорок до нее, не больше. Ватага встала как вкопанная.
— Девчонка!— протянул кто-то за спиной Зуба.
— А ну, назад!— зазвенел над садом суровый голосок.— Чего рот разинули? Назад, говорю!
Это было так неожиданно, что ребятня не кинулась врассыпную, как ей положено делать в таких случаях, а продолжала стоять.
— Ты чего тут ползаешь?— крикнул Зуб первое, что пришло в голову.
— Не твое дело!—отрезала девчонка.— Убирайтесь, не то стрелять начну!
— Да у тебя патроны хоть есть?
— Не беспокойся, имеются! Поворачивайте, говорю!
Беспрекословно подчиниться такой пигалице, пусть даже она с ружьем? Нет, этого они не могли себе позволить. Яблок им скорее всего не видать теперь, но и позорно драпать они не собираются.
— Не бойтесь,— как можно спокойнее сказал Зуб. — Какой дурак патроны ей даст?
— Не уйдете?— угрожающе спросила малолетняя сторожиха, но в ее голосе вместе с угрозой звучала растерянность.
— Дай яблок натрясти, тогда уйдем. Девчонка отвела ствол ружья немного вбок,
крепко зажмурилась и выстрелила. Зуб видел, как шмякнулось крупное яблоко.
— Если второй раз пальну,— чуть не плача закричала девчонка,— тогда на себя пеняйте! Не дожидайтесь!
Орава сначала попятилась, а потом трусцой отбежала к лесополосе и скрылась в кустах.
— Я ее тут видел,— дрожащим голосом сказал Санька Крутько.— Она тут со сторожем ходила. Внучка, наверно.
— Вот малолетка!— не то восхищенно, не то со злостью воскликнул кто-то из ребят.
— Эта малолетка влепит солью в зад— не обрадуешься.
— Точно. Неделю в тазике сидеть будешь.
Зуб молчал, с прищуром поглядывая в ту сторону, где за яблонями время от времени мелькало светлое платьице. Поразмыслив, он велел разделиться на две группы и двигаться в разные стороны.
— Мальчики, я вас прошу, уйдите по-хорошему!— звенел голосок невидимой из-за яблонь малолетки.
Она, конечно, следила за ними и сразу разгадала хитрость.
— Теперь пусть стреляет,— злорадствовал Крутько.— У нее, может, и был-то один патрон — у деда стянула.
Бах!— снова разнеслось по саду. Ребята невольно втянули головы в плечи, но не остановились.
— Давай, давай, стреляй!— крикнул Санька и противно захохотал, как хохочут перепуганные, но не сознающиеся в этом люди.
Остальные тоже засмеялись, засвистели, заулюлюкали, стараясь отогнать от себя страх. Мишка Ковалев подбежал к яблоне, на верхушке которой кое-что осталось, и начал трясти изо всех сил. Остальные кинулись подбирать падалки. Каждому и по десятку не досталось.
Двинули дальше. В открывшемся междурядьи они увидели далекую уже фигурку в светлом платьице. Девчонка стояла на прежнем месте, не кричала и, как видно, не собиралась больше стрелять.
— Вот лопухи!— возбужденно вопил Санька, кривя слюнявые губы.— Сторожиху нашли! Пусть спасибо скажут, что ружье не отобрали.
— Дед, наверно, заболел и за себя оставил.
— Лопух этот дед!
— Гляньте, вон антоновка!
— Где, где?— закрутила головами ребятня.
В глубине сада, метрах в пятидесяти, ядреная желтая антоновка гнула ветки к земле. Зуб снова ощутил на языке кисло-сладкий, острый вкус яблок.
— Бежим!
К антоновке кинулись с гиком, с посвистом, замахали над головами белыми наволочками. Теперь все нипочем! Сад, можно сказать, отвоеван, рви— не хочу!
Литые, будто синим инеем тронутые, яблоки ударили в землю густо, гулко. Кулаки, а не яблоки! Ахнет такое по маковке — круги перед глазами пойдут, а по спине придется — выгнешься.
Зуб уже набил антоновкой половину наволочки, как вдруг услышал шум приближающейся машины. Все замерли, настороженно вглядываясь в прогалы между деревьями.
Зуб вспомнил, что им кричала девчонка: «второй раз пальну, пеняйте на себя, не дожидайтесь». Ясно теперь, что значит второй выстрел. И каждый из ватажки, должно, подумал о том же. Но все надеялись, что машина проезжая, не имеет к саду никакого отношения.
Грузовик вынырнул в междурядье неожиданно. В кузове стояли трое. У каждого в руках поблескивали вороненые стволы ружей. Вот тебе и антоновка...
— Тикай! —крикнул Зуб и кинулся к лесополосе. Бах! Ба-бах!
Над головой коротко шикнуло. «Дробь»,—догадался Зуб. Он протаранил кусты посадки и вырвался на жнивье, чуть не потеряв форменную фуражку. Впереди, через поле,— вторая лесополоса. Побросав под яблоней набитые наволочки, по пятам бежала ребятня,
— Врассыпную!— не оборачиваясь, крикнул Зуб.— Переловят...
Главное — дотянуть до второй лесопосадки. Она такая широкая и густая, что ловить их там будет бесполезно.
Гул машины слышался где-то позади. На минуту даже показалось, что он отдаляется. Пугнули, наверное, и уехали назад.
Зуб оглянулся в ту секунду, когда из посадки на жнивье вынырнул грузовик со стрелками. Искали проход через заросли.
Ноги чуть касаются земли, в ушах— ветер. Скорее! Еще быстрее! Лишь бы до зарослей, а там ищи-свищи.
Бах! Бах!
Зуб понимал, что целят над головами. Для страха, чтоб на землю попадали.