Она развернулась – слишком поспешно, чтобы не потерять остатки достоинства. Подобрала юбку и бросилась бежать. Лучше в чащу, лишь бы подальше от старух. На кромке леса Нивья позволила себе обернуться, и ей показалось, что вместо старух у костра сидят статные девушки, а вокруг той, что была с серпом и белыми волосами, снуют прозрачные детские фигуры.
Только забежав за первые деревья и вновь увидев светляков, Нивья облегчённо выдохнула и утёрла рукавом слёзы, выступившие на глазах.
В густом сумраке чаще нельзя было угадать, сколько времени прошло и клонится ли лик Золотого Отца к горизонту или по-прежнему висит в зените. Нивью злило, что она не могла понять, как долго блуждает по лесным тропам в поисках неизвестно чего. Несколько раз перед ней взлетали с земли напуганные тетерева, заставляя Нивью вскрикивать от неожиданности, однажды она заметила на ветке крупную сову, пробегали по стволам белки и стучали в вышине дятлы, никого опаснее не встречалось. Может, это светляки указывали безопасный путь?
И едва Нивья убедила себя в правдивости этой мысли, как справа от тропы послышался сухой треск. Нивья повернула голову, но никого не увидела, только ветки черёмухи качались, кем-то потревоженные.
Быстрая тень перебежала дорогу, а за ней – вторая и третья. Замелькало лева, справа, сзади – тени, фигуры, проблески, завертелось и закружило перед глазами. Нивья беспомощно застыла, одна посреди тропы.
Тени оформлялись на бегу, становились то оленями, то кабанами, то белками, то лосями, то турами, то человекоподобными существами на двух длинных ногах. Тени хихикали и гаркали по-птичьи, кружились быстрее и быстрее, и скоро их стало так много, что Нивья поняла: не удастся сделать больше ни шагу, как бы ни звали светляки и как бы ни хотелось скорее помочь Радору.
Ей подумалось: вот так и погибали несчастные, свернувшие с Тракта и забредшие в Великолесье. Сейчас её тоже закружат и заморочат лешачата, юркие лесные нечистецы, дети лесового Смарагделя. Заведут ещё глубже в чащу, к подножью отцовского трона, так заколдуют, что она сама с радостью встанет на четвереньки по-звериному и будет служить лесному князю подставкой для ног… А когда натешатся вдоволь, отпустят домой, только к тому времени либо все родные Нивьи погибнут от старости, либо она сама растеряет рассудок от пережитого ужаса и крепких лесных вин, которыми, несомненно, её станут почивать для пущей покорности.
Нивья стиснула кулаки и попробовала шагнуть вперёд. Страх метался у неё в голове, сердце гулко билось, а разум шептал, что вот сейчас она сгинет, так и не доведёт начатое до конца, и не будет ни праздника, ни свадьбы с Радором, ни всей той безмятежной сладостной жизни, какую она осмелилась себе намечтать. Не будет – если она потеряет бдительность и поддастся нечистецким чарам. Не будет – если позволит лешачатам себя околдовать.
– Не получите меня, и Радора не заберёте, – прошипела Нивья, делая ещё шаг.
Круговерть теней, меняющих облик, закрутилась быстрее, послышался смех и шепчущие голоса.
– Плати, плати, плати, – нараспев тянули чудные голоса.
– Ступивший в Великолесье снимает обёртку.
– Кто прячется под тяжёлым платьем? Живая ли плоть или нечистец из другого княжества?
Тени окончательно обрели вид лешачат и лесавок: странных существ, похожих на людей, но вовсе не таких статных и красивых, как Смарагдель. Они улыбались серыми зубами, сверкали изумрудными и оранжевыми глазами, тянули к Нивье когтистые руки и хватали её дорогое бархатное платье. Нивья поначалу отбивалась, шлёпала их по пальцам, но нечистецей было слишком много, и их острые когти уже успели наделать дырок в багряной ткани.
Платье расползлось и упало к ногам, оставив Нивью в одной нижней рубахе. Нивья вскрикнула, попыталась прикрыться руками, но поняла, что ничего не выйдет. Плотная рубаха скрывала наготу, но без тяжёлого бархатного платья, расшитого по вороту и рукавам, он чувствовала себя хуже, чем голой: она чувствовала себя нищей. Но и нечистецы, скачущие вокруг, тоже отнюдь не были разодеты: одни не носили ничего, кроме природных покровов из шерсти, мха, перьев и коры, на иных были надеты странные одежды из невиданных тканей.
– Человеческая женщина! – ликовали они.
– Красавица из крови и костей!
– А это правда, что кровь у неё красная?
– Сейчас отщипнём кусочек от бёдрышка и узнаем!
К Нивье потянулись костистые мосластые лапы, она вскрикнула, отпрянула, но сзади её подхватили за плечи, не давая сбежать. Нивья заметалась, забила руками по худым нечистецким телам, по глумливым оскаленным лицам. И – чудо, волшебство – её отпустили. Вытолкнули из хоровода, отшвырнули, и Нивья бросилась бежать, даже не пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Впервые с того мгновения, как она ступила в Великолесье, ей стало по-настоящему страшно – даже на поляне под мороком трёх старух она испытала, скорее, гнев неверия и обиду, тогда как сейчас её обуял истинный ужас.