— Сэр, — крикнул широкоплечий. — Сэр, сукин ты сын, черная скотина!
Джеф покачал головой. — Я ухожу, — сказал он. Он оттолкнул широкоплечего, сделал шаг — и последнее, что отдалось в его сознании, которое в тот же миг перестало быть сознанием, был страшный, оглушительный взрыв. Он рухнул наземь, подмяв под себя чемодан, а широкоплечий, глядя на него, сказал:
— У-у, ч-черная скотина.
Рэчел и Дженни сидели с Эллен, но что они могли ей сказать? Теперь для нее слепота объяла весь мир, тьма поглотила все.
В эту ночь Абнер Лейт сказал Гидеону:
— С Марком что-то случилось.
— Да.
— Может быть, он и не отослал телеграмм.
— Может быть, — сказал Гидеон. Для страдания есть предел; за ним боль уже не ощущается.
— А надо их отослать, — ровным голосом сказал Абнер. — Иначе как же, к чорту, люди узнают, что мы тут? Ни единая душа на всей этой растреклятой земле не узнает, что тут происходит. Мы знаем, что в других местах делается? Они нас тут запечатали, как в бутылке, захлопнули, как в преисподней. А может, весь Юг вот этак же запечатан. Может, никто ничего не знает.
— Может быть, — сказал Гидеон.
— Напиши опять телеграммы. Я отвезу их в Колумбию и отправлю.
— А если их не отправят?
— Так я поеду прямиком в Вашингтон;
— Хорошо, — сказал Гидеон. — Если ты так думаешь, — то хорошо, поезжай.
Абнер взял самую лучшую лошадь, рослого и сильного гнедого жеребца, который раньше принадлежал Ганнибалу Вашингтону. Пробираться пешком было бы безнадежной затеей; прорваться на лошади, пожалуй, было можно. Абнер был уверен, что это ему удастся.
Ему бы и удалось, но когда он был уже в полумиле от дома, лошадь подбило пулей; при падении она придавила и сломала Абнеру ногу. Его нашли, подняли и держали стоймя пока Джессон Хьюгар произносил приговор.
— Для белых, которые якшаются с неграми, у нас есть особое угощение. То самое, каким мы Фреда Мак-Хью попотчевали.
— Ступай к чорту! — сказал Абнер Лейт.
Больше он не произнес ни слова. Его подвесили за руки и всю ночь били плетьми. Джессон Хьюгар собственноручно принял участие в экзекуции. — Я этого сукиного сына заставлю заговорить, — похвалялся он. Но Абнер Лейт так и не разжал губ. Его оставили висеть весь день, но он уже был без сознания, уже не ведал, что сила его была частью силы многих, что он был бойцом в великой и славной битве, уже не помнил о милой земле, кусочек которой он исходил, о добрых товарищах, с которыми вместе жил и боролся.
На другой день Гидеон увидел, что они подтаскивают гаубицу. Они установили ее ярдах в шестистах от дома, и сперва Гидеон даже не мог разобрать, что это такое. Но уже одно то, что клановцы не стреляли целые сутки, показывало, что готовится нечто необычное. Пушка была одним из возможных предположений.
— Ведь это из какого-то арсенала им дали, — сказал Франк Карсон.
— Да, вот какие мы важные персоны, — горько усмехнулся Гидеон. «Вот и все, — подумал он. — Теперь уж все». Со странным спокойствием он сказал Бенджамену Уинтропу: — Уведите детей в подвал. Всех до одного. — Стараешься отсрочить конец; продолжаешь бороться. Продолжаешь надеяться; таково свойство надежды. Все время, наперекор страху и отчаянию, помнишь, что есть еще что-то за пределами того, что происходит с тобой, что-то более важное, чем твой близкий и неотвратимый конец. И это связывает тебя с другими, со всеми маленькими, незаметными, мужественными людьми, которые, наперекор страху, умели высоко держать голову, когда конец был неотвратим.
— Я сделаю так, что все будет хорошо, — сказал Бенджамен Уинтроп. — Мы будем петь. Я их развлеку. — На нем все еще были его большие очки с железной оправой.
— Благодарю вас, — сказал Гидеон.
Гидеон, Франк Карсон, Лесли Карсон и Фердинанд Линкольн стояли на веранде и наблюдали, как клановцы стараются навести гаубицу.
— Горе-артиллеристы, — с презрением сказал Лесли Карсон.
Первый снаряд разорвался ярдах в стах позади дома и гораздо правее. Еще четыре разорвались немногим ближе. Гидеон велел всем войти в дом. Присев за матрацами и досками, они стали стрелять по наводчикам. Расстояние было слишком велико для прицельного огня, но они стреляли, теперь уже не жалея патронов, — потому что надо же было что-то делать, надо же было как-то сопротивляться. Первый снаряд, попавший в дом, разорвался в верхних комнатах; с потолка посыпалась штукатурка.
— Выкиньте белый флаг, — закричал Гидеон. — Выкиньте белый флаг! Попробуем вывести женщин и детей из дома!