И весь этот день он таскал тюки, позабыв о своих тревогах. Пот лился по его лицу, мышцы вздувались и перекатывались под кожей — и негры начали говорить о нем с уважением:
— Молодчага! Должно, с южных плантаций!
— Видать, что на хлопке работал!
Он снял сюртук, но с правительственными бумагами не решился расстаться. Он переложил их в карман брюк и время от времени ощупывал плотный, хрустящий конверт — это его успокаивало.
На время будущее перестало существовать, и Гидеон отдался работе, как глубокому, целительному отдыху. В полдень грузчики предложили ему поесть с ними, но Гидеон из какой-то гордости отказался. К вечеру они закончили работу; Гидеон устал и был голоден, как медведь, но зато теперь у него было пятьдесят центов. Вместе с двумя грузчиками, Джо и Гарко, он пошел в харчевню возле Кэмберлендстрит, где старуха-негритянка готовила отменное блюдо из вареного риса, креветок и земляных груш, перемешанных вместе. За десять центов она навалила ему тарелку с верхом да прикинула два кукурузных початка. Гидеон ел доотвала. Хорошо было иметь деньги, купить себе еды, наесться досыта; у Гидеона стало тепло на сердце. Джо хотел потом пойти к одной женщине, особе покладистого нрава и не строгих правил, и предложил Гидеону пойти вместе. Но тот только покачал головой. Это вдруг вернуло его к действительности, заставило вспомнить о Рэчел и о своей беседе с братом Питером и вновь задуматься над тем, куда приведет его неведомый и трудный путь, на который он вступил.
В этот же вечер Гидеон как-то вдруг понял, что страх его нелеп и что явиться к майору Аллену Джемсу и предъявить ему свой мандат будет самым простым и естественным поступком. Впоследствии он часто старался вспомнить, что вызвало в нем эту перемену и когда она произошла — тогда ли, когда он купил за пять центов газету и с гордостью сунул ее подмышку или когда он вошел в дом мистера Джекоба Картера, где ему дали ночлег; которое из мелких событий этого вечера сделало его другим человеком?
Джекоб Картер был сапожник, работящий и почтенный человек, который много лет подряд откладывал гроши, чтобы купить себе свободу. Он выкупился давно и еще до войны и все военные годы жил в Чарльстоне как свободный негр. На окраине города у него был домишко из четырех комнат, и теперь он повесил над дверью записку: «Принимаю на пансион делегатов конвента». Газетчик, у которого Гидеон купил газету, рассказал ему об этом и объяснил, как найти дом Картера; он называл Гидеона «сэр» — может быть, просто потому, что тот купил у него газету, но как бы то ни было, это весьма подняло упавший дух Гидеона.
Пока он разыскивал Картера, уже стемнело. Гидеон постучал. Дверь приоткрылась, в щель брызнул желтый луч света, выглянуло женское лицо, и два глаза подозрительно уставились на Гидеона.
— Что надо?
— Простите, мэм, — проговорил Гидеон. — Мне надо ночлег. Я видел — на двери записка. Это дом Картера?
— Да. А вы кто?
За ее спиной появился мужчина; он немного шире растворил дверь и несколько менее подозрительно оглядел Гидеона.
— Меня звать Гидеон Джексон, сэр. Делегат.
— Делегат?
— Угу. — Гидеон вдруг ощутил жгучий стыд, вспомнив о своем костюме. — Старое платье, — пробормотал он. — Не успел купить городское. Я из деревни.
Картер улыбнулся.
— Входите.
Может быть, именно встреча с Картерами, первыми горожанами, открывшими перед ним свой дом. и освободила Гидеона от страха. Ему отвели маленькую, но чистую комнатку, в которой была кровать с ватным тюфяком — до сих пор Гидеон спал только на соломе, — а на столе стояла самая настоящая керосиновая лампа. Все это великолепие и еще еда два раза в день предоставлялись ему за два доллара в неделю. Гидеон, было, усомнился, хватит ли его делегатского жалованья на такие расходы, но Картеры посмеялись над его простотой и заверили его, что правительство будет платить делегатам уж никак не меньше пяти долларов в неделю, а то и все десять.
Картеры были пожилые люди, притом бездетные. Все страшные военные годы и два послевоенных, когда действовали жестокие «черные кодексы», они всеми силами боролись — и подчас для этого нужно было немалое мужество — за то, чтобы, не роняя достоинства, сохранить свое скромное положение свободных негров и домовладельцев. Но в то время как другие свободные негры с высокомерным презрением относились к безграмотным черным делегатам, вроде Гидеона, вчерашним рабам с плантаций, Картеры принимали их как родных.
Этой ночью в собственной комнатке, весело освещенной желтым светом лампы, Гидеон вступил в единоборство с газетным текстом. Он и раньше видал газеты, но читать их никогда не пробовал. Шрифт был мелкий, отчего чтение подвигалось еще медленней, чем всегда; Гидеон подолгу держал палец на одном и том же слове, разбирая его по буквам, до тех пор, пока ему не удавалось либо понять его, либо догадаться о его смысле. Чаще всего слова так и оставались разрозненными словами, не складываясь в связную мысль: слишком многих Гидеон не понимал, слишком много оставалось незаполненных пробелов. Все же он кое-как разобрал передовицу о конвенте, издевательскую статью, в которой негров сравнивали с мартышками, а будущий конвент — с цирком, зоологическим садом и сборищем обезьян. Он увлекся корреспонденцией о кораблекрушении и, хотя и с пропусками, все же прочитал сообщение о зверствах, совершенных неграми в разных концах штата: он только удивился, почему сам никогда не слыхал о таких случаях.