Генерал Ганфрет сказал:
— Я всегда считал, что образование — это необходимая предпосылка для деятельности законодателя. Вам не трудно, Джексон, заниматься этим делом?
— Трудно, — подтвердил Гидеон.
— Тем более, что ведь вы, кажется, всего несколько лет тому назад были рабом на плантации мистера Карвела?
— Был, — усмехнулся Гидеон.
Сантель, владелец одной из самых крупных плантаций в штате, длиннолицый мужчина лет пятидесяти, с жесткими маленькими глазками, сказал, что Гидеон может гордиться: он теперь имеет положение в обществе.
— Да, — ответил Гидеон, — но общество-то очень изменилось.
— К худшему, — сказал кто-то.
— А это, — кивнул Гидеон, — зависит, с какой стороны смотреть.
— Вы ведь умеете читать? — сказала одна из дам.
— Немножко научился, когда был в армии.
— А вы были в армии? — спросил генерал.
— Я был в тех частях, что занимали Чарльстон, — помните, цветные бригады?
В комнате стало как на пороховой бочке с подожженным фитилем. Холмс усмехнулся, но остальные сидели как замороженные. Гидеон мысленно снова сравнил их с ледяными изваяниями; а в ушах у него звенела старая песенка:
День-деньской работаешь, да и ночь не спишь,
Все для белого хозяина, а негру шиш...
Он понял, что дальше так итти не может — что-нибудь взорвется. Миссис Холмс извинилась и встала из-за стола. Из соседней комнаты, куда она вышла, послышались рыдания; Холмс, поспешивший за ней, вернулся и сказал:
— Извините мою матушку, она не совсем здорова.
Генерал погрузился в мрачное молчание; Фентон, чтобы рассеять (неловкость, сказал Гидеону: — Вы носите старинную южную фамилию, мистер Джексон. Но я полагал, что негры обычно берут фамилию своих хозяев?
— Иногда, — сказал Гидеон. — Я долго был совсем без фамилии, пока меня не произвели в сержанты. Тогда капитан, янки, говорит: «Тебе нужно фамилию, Гидеон, возьми себе фамилию. Как звали твоего хозяина?» — Гидеон остановился и кивнул Карвелу, думая про себя, что не будь здесь женщин, они бы его убили. — А я ему говорю, — продолжал Гидеон, — хозяин, у кого я был рабом, — нет, его фамилию я ни за что не возьму. Пусть будет Джексон...
Гидеону не удалось закончить свой рассказ. Карвел вдруг встал к произнес негромко:
— Вон отсюда, черная свинья!..
Когда Гидеон возвращался домой, у него было необыкновенно легко на сердце. Сколько тайн развеялось как дым! Сколько страхов оказалось беспочвенными! Весь мир кажется тайной, пока его не разглядишь. Черный с серебряными вспышками залив, сейчас такой призрачный и мрачный, завтра станет мирно сияющей на солнце водной гладью. Цепи, разбитые его народом, не будут выкованы вновь: в солнечном свете им нет места. Власть немногих над многими, это самое страшное, самое тяжкое зло, какое когда-либо нес на себе человек за все века на человеческой памяти, оказывается можно проткнуть, как пузырь, наполненный водой, и вся его сила вытечет, как вода. Гидеон тихо напевал: «Израиль в Египте стенал у дорог: отпусти мои народ, отпусти мой народ, и вынести гнета он больше не мог, отпусти мой народ, отпусти мой народ!»
Званый обед у Холмса подходил к концу; дамы встали из-за стола и удалились, мужчины закурили сигары, и генерал Ганфрет сказал:
— Холмс, это непростительно с вашей стороны.
— Придется вам все-таки меня простить.
— Вы сказали, что у вас есть свои соображения, — вмешался Сантель; голос его звучал холодно и жестко. — Вы уверили нас, что этих соображений достаточно для того, чтобы нам всем сесть за стол с негром. Когда вы пошли в конвент, а перед тем лизали неграм зады, чтобы они вас туда послали, — вы тоже говорили с таинственным видом, что у вас есть свои соображения. Но знаете ли, довольно с меня ваших соображений. Сыт по горло.
— Соображение, однако, вещь невредная, — с усмешкой сказал Холмс. — Сегодня у вас его нехватило, и этот негр, если разрешите мне так выразиться, всех вас оставил в дураках.
— Я думаю, Стефан, что вы уже довольно наговорили, — проворчал генерал.
— А я не думаю, — отозвался Фентон. — Как бы ни относиться к Стефану, в данном случае он совершенно прав. Негр всех нас оставил в дураках. Признайте это, джентльмены.
— Пусть Стефан даст нам объяснения, иначе я...
Холмс прервал его: — Помилосердствуйте, Дюпрэ! Уж не собираетесь ли вы вызвать меня на дуэль? Только этого нехватало. Кто мы — дети? Грудные младенцы? Слабоумные идиоты? Я пригласил вас сюда, джентльмены, потому, что считал вас разумными людьми. Позвольте мне сохранить хотя бы эту иллюзию...