— Как они и делают, — негромко отозвался генерал.
— Очень хорошо. Мы приобретаем сторонников. Мы завязываем связи с северными капиталистами. Центр текстильной промышленности сейчас переместился из Англии в северные штаты; скоро им дозарезу нужен будет хлопок; мы им дадим, но недостаточно. А тем временем мы обхаживаем их, мы уговариваем их передвигать свои фабрики на Юг, мы добиваемся, чтобы у них была личная заинтересованность в нашем будущем, — и эта заинтересованность сыграет очень важную роль в то недалекое время, когда уляжется морализаторское помешательство, погнавшее их на войну, когда они поймут, что их война была несправедливой, что мы поступали как любящий свободу народ и всю эту кашу заварили только и исключительно ради того, чтобы отстоять свою исконную, американскую свободу!
— Как это и было, — сказал генерал.
— И вот тогда-то, когда придет это время, через два года, через пять лет, — мы нанесем удар. Мы применим насилие — насилие и террор! Ибо только эти два средства — насилие и террор — могут решить дело. Но с их помощью мы достигнем цели, а Север ничего не будет знать; если же что и услышит, то не поверит. К тому времени Клан будет настоящей армией и Клан раздавит все то новое, что тут зародилось, раздавит так основательно, что оно уже никогда не сможет поднять голову. Джентльмены, негр опять будет рабом — как был, как ему суждено быть. О да, они станут бороться, но они не будут подготовлены к тому, чтобы действовать насилием и террором, а мы будем. Из белых кое-кто станет на их сторону, но большинство — нет: страх и культ белой кожи сделают свое. И когда придет это время, джентльмены, — мы победим!
Стефан Холмс говорил с жаром и страстью, со стремительной силой, которая произвела впечатление даже на генерала, наименее впечатлительного из всех. Но когда он кончил, жар погас; страсть уступила, место бескрасочной сдержанности цивилизованного человека. Он закурил новую сигару, и, подождав, пока остальные выскажут все свои соображения о его плане, все за и против, он спокойно сказал:
— Не присоединиться ли нам теперь к дамам?
О том, как Гидеон Джексон вернулся домой
Сессия была закончена, конституция выработана, законы утверждены один за другим: народ одного из штатов нового Союза — Соединенных Штатов Северной Америки — заявил во всеуслышание, как он понимает личную независимость, достойную жизнь, политическую свободу и право каждого добиваться счастья. То была весна 1868 года, счастливый новый год, новая эра, как сказал капеллан:
— Бог милосердия, мудрости и всепрощения, молим тебя, благослови наши труды. Если мы совершали ошибки, то не по злой воле, а потому, что мы смертные люди и подвержены слабости, заблуждению и греху, как все смертные...
Затем все делегаты встали и звучно и торжественно спели гимн: «Земля свободы, край счастливый, тебя, тебя, о родина, пою!»
— Что вы теперь думаете делать? — спросил Гидеона Кардозо.
— Вернуться домой.
— Соскучились?
— И еще как, — улыбнулся Гидеон. — Мы, негры, чудной народ — привязываемся к месту. В недоброе старое время, бывало, продадут негра на юг, ему это хуже, чем смерть. У меня прямо тоска — хочу домой, к своим.
— А дальше что?
— Я думал об этом, — с расстановкой сказал Гидеон. — Они, в Карвеле, землеробы, знают, как вырастить хлопок, как вырастить кукурузу, — а больше и ничего. Живут, где жили, на Карвеловской плантации. Но вечно это так не будет. Я ходил в Земельный отдел, справлялся: Карвел ее потерял за долги, новые владельцы тоже потеряли за неуплату налогов. Рано или поздно пойдет с молотка — что с ними будет?
— То же, что и со всеми неграми, у которых нет ни земли, ни крова, ни куска хлеба. Вот вопрос, который нам предстоит разрешить, Гидеон, самый важный и самый трудный.
— Попытаюсь им помочь. Хоть научу, как сделать, чтобы купить клочок земли. И то не знаю — может, удастся, может, нет. Во всяком случае, надо поехать домой, попробовать.
— Единицам это может удаться, Гидеон, но для всех это не выход.
— Я знаю.
— Гидеон, вы когда-нибудь думали о том, чтобы заняться политической деятельностью?
— Как это?
Смущенно улыбаясь, Кардозо напомнил Гидеону, как они встретились в первый раз.
— Я тогда начал понимать, — сказал он, — что ставку надо делать на таких людей, как вы.
— Почему на таких, как я?