Так вот, ехал через Гургждучай синевато-серый автобус и вдруг стал на обочине. Шофер осмотрел колеса, поднял капот, поковырялся в моторе, но дальше не поехал. Так и остался автобус стоять как вкопанный, словно у него колеса спустили. Оказывается, это был не обычный автобус… Может быть, еще необычнее «зубного кабинета» на колесах… Настоящий магазин, с витриной — папиросными коробками, шоколадными конфетами и бутылками лимонада в большом окне.
Слетелись люди к автобусу, как осы на мед. И тогда я впервые услышала веселый, всех насмешивший возглас:
— Горит лавочка Ляксандры!
Я сначала не поняла, что это за «лавочка». Да ведь это чемоданы Ляксандры с тканями, платочками, чулками, расческами! Да это же горы его сигарет «Парашют»! В Гургждучай «Казбек» не курят. Не годится, говорят, «Казбек». А «Парашют» — просто нарасхват. Так этого «Парашюта», представляете, Ляксандра заготовил целые горы! Когда мы с отцом выбирали маме платье, я видела эту груду. Ляксандра, конечно, продает свой «Парашют» дороже. Мужчины ворчат, переплачивая, но куда пойдешь, как не к Ляксандре, если курить охота? И вот «лавочка» Ляксандры горит!
Уже и раньше не раз казалось, что вот-вот сгорит его «лавочка». Нагрянут, бывало, к нему из района с проверкой, ищут, ищут, только даже коробка спичек лишнего не найдут. Хитрый он очень, Ляксандра, умеет прятать. Да и «винтовкой» той прикрывался: боролся, мол, за советскую власть, а тут обижать вздумали… Так и уезжали ни с чем. А Ляксандра снова за свое…
Только уж на этот раз, как видно, навсегда сгорела «лавочка» Ляксандры.
В самом деле, никто больше не желал покупать у него. Ведь в «магазине на колесах» дешевле, и к тому же купишь, что захочешь. Не найдешь какого-нибудь товара, продавец записывает — в другой раз привезет. Даже Эле, Эле Шаучукенайте купила себе в автобусе чулки. Хотела, чтобы все видели! Красивые-красивые эти капроновые чулки! Они прозрачные и блестят, как стрекозиные крылышки. Знаете, Эле начала наряжаться. Вы уже, наверно, догадываетесь почему? Шофер-то все ездит и ездит мимо. Все его дороги сводятся к одной… Куда бы ни выбрался, какой бы круг ни пришлось давать — попадает в Гургждучай.
Как взвился Ляксандра из-за этих капроновых чулок! С пеной на губах поносил свою дочь. Он уже был не на аиста похож — на злого взъерошенного грача. Только грач черный, а Ляксандра — белый. Он орал, а Эле молчала. Он размахивал длинными руками, а Эле прятала чулки за спиной, высоко подняв плечи.
— Изорву на кусочки! В огонь брошу! — вопил Ляксандра.
— Не порвешь — два рубля пожалеешь, — отрезала Эле так, как осмелился бы, пожалуй, только мой отец.
Вот какая храбрая наша Эле! И еще она повторила то, о чем люди переговаривались на улице, окружив автобус:
— Все равно горит твоя лавочка! Я рада, что горит. Ненавидят тебя все из-за этой лавочки!
Соломенная шляпа Ляксандры съехала на затылок, показался белый, как творожный сыр, незагоревший лоб.
— А дом? Кто тебе хоромы такие отгрохал? Такому дому только в городе стоять. Кому? Себе его строил?
— Мне ни дома твоего, ни лавочки твоей не надо. Руки есть — заработаю!
Нехорошо подслушивать, но я испугалась, как бы Ляксандра не полез в драку. Никогда не видела его таким обозленным. Белый лоб стал красным, будто бы его вдруг солнышком прихватило. Я прижалась к забору, готовая звать отца на помощь, если бы Ляксандра вздумал драться.
Только никого звать не понадобилось.
— Отец, я уйду, оставлю тебя, если хоть пальцем тронешь!
Так воскликнула Эле, и занесенная длинная рука Ляксандры упала как подкошенная.
Не одолел Шаучукенас своей дочери. И людей, обступивших «магазин на колесах», он не осилил.
— Погодите! Еще прибежите, еще будете вымаливать пачку «Парашюта»! — грозился он, но никто не обращал на него внимания.
Все смеялись и гадали, какая пчела ужалила пасечника.
Все-все радовались появлению магазина, и я тоже радовалась. Отец купил мне пенал. Из желтого дерева, блестящий. Как солнечный луч будет сиять пенал у меня на парте.
Но и напугал меня магазин. Очень-очень напугал. Представляете? Отец купил матери шелк на платье. Не такой нарядный, не с ромашками — в горошек. Синий-синий, с белыми горошками. Что теперь будет? Отец уверен, что тот материал я бросила Ляксандре в лицо. А я не бросила. Рочкене шьет маме платье из него. Два раза уже Эле мерила платье из материала, который я не бросила. Сидит это платье на Эле как влитое. Что же теперь будет?
Ох и разозлится мама, когда я принесу от Рочкене красивое платье с пышными рукавами! И ворот у платья с глубоким вырезом — Эле так захотелось. Ведь платье-то выходное. Может, в нем Станкунене когда-нибудь в город выберется? Давно она в городе не была… А может быть, на море взглянуть поедет? Говорят, колхозники ездят к морю. Конечно, в хороших колхозах бывают такие экскурсии. Но, может быть, и наш когда-нибудь заделается хорошим, устроит экскурсию?