Потом начинаются концертные номера. Соседка-барышня поет романс. Она так напирает на буквы "ч" и "щ", словно прачка шлепает вальком по мокрому белью:
ЛуЧЫ зари прогнали ноЧЫ мрак,
И в небе звездоЧки иШЧЭзли...
Пока певица старается, за сценой происходит бурная драма. Вовик Тележкин, который должен сейчас выйти играть на скрипке, вдруг испугался и не хочет выступать! Мама Вовика уговаривает его, умоляет, почти плачет, но Вовик, закрыв глаза и судорожно выпятив ощеренную нижнюю челюсть, упирается:
- Н-н-нет!
- Вовик, золотце, рыбка моя... - Мама осыпает его нежными словами и поцелуями.
- Н-н-нет! У меня там одно фа не выходит.
- Вовик, мама просит... Ты совсем не любишь свою маму!..
- Н-н-нет!
Зрители в зале уже прослушали романс про "веЧЭрние луЧЫ", они ждут скрипача, аплодируют и топают ногами. Но Вовик упрямо трясет головой:
- Нет!
Тогда к Вовику подходит Рита и, как всегда хмуро набычившись, говорит ему:
- Сию минуту ступай играть, идиот!
И удивительно - Вовик как миленький отправляется со своей скрипкой на сцену! Мама его вздыхает, словно ее вытащили из воды.
Вовик усердно пиликает. Но в середине пьески, очевидно дойдя до того фа, которое у него "не выходит", Вовик умолкает, беспомощно озирается и, тряся головой, кричит:
- Н-н-нет!
И опрометью бежит со сцены.
Спектакль-концерт окончен.
Глава третья. ЗВАНЫЙ УЖИН
Зрители все разошлись. Осталась только я - папа ходит по хатам рабочего поселка.
В детской Риты и Зои накрыт стол. Одна половина стола заставлена разнообразной едой. Тут первая бледно-розовая парниковая редиска, горшок со сметаной, сардины, отливающие жемчужно-опаловым блеском, пирожки, жареная курица, прижавшая под мышкой, как портфель, собственный пупок. На другой половине стола - несколько селедок в селедочнице и большая миска с вареной картошкой.
Мы с Зоей и Ритой усаживаемся за первой - обильной - половиной стола. Я проголодалась - ведь мы с папой выехали из дому, не успев пообедать. Рита и Зоя наперебой предлагают мне то одно, то другое, накладывая мне на тарелку всякую еду. Сами же они - правду говорила папе Серафима Павловна - есть не хотят. Зоя лениво хрупает вынутую из вазы за хвост редиску. Рита разломила пополам пирожок и не стала есть.
- С мясом... - делает она гримаску.
Только что я собралась приняться за еду, как в комнату входит Серафима Павловна, веселая, с хитроватой искринкой в глазах ("Вот как я хорошо подстроила!"). За Серафимой Павловной входят два мальчика лет десяти и смущенно останавливаются у дверей, переминаясь босыми ногами.
- Девочки, принимайте гостей! - объявляет Серафима Павловна.- Если вы и сами будете кушать, они будут приходить к вам каждый день. Как тебя зовут, мальчик?
- Колька... Николай... - Мальчишка краснеет не только лицом, но и кожей на коротко выстриженной белесой голове.
Эта голова почему-то привлекает к себе тревожное внимание Серафимы Павловны.
- Что это у тебя, Коля, с волосами?
- Мамка скоблила... - объясняет он.- Звестное дело, не умеет она... Не пикирмахер...
Голова Кольки в самом деле носит следы домашних ножниц: вся в лесенках и беспорядочных просеках.
Серафима Павловна успокаивается: слава богу, не колтун у мальчика или, сохрани бог, парша!
- А как тебя звать? - обращается она ко второму мальчику, в длиннейшей, видно отцовской, рубахе с закатанными рукавами.
При взгляде на него я сразу вспоминаю, как я только что тонула в капоте тети Жени!
- Антось... - называет себя мальчик. Но тут позади раздается звонкий голосок:
- А я - Франка!
И между обоими мальчиками протискивается веселое лицо девочки лет семи. У нее круглая головка, очень подвижная, поворачивающаяся то к одному, то к другому, как у воробышка или синички. В косицу вплетен обрывок чистой тряпочки.
- Ага! Франка! - повторяет девочка.
- Да ты откуда взялась? - смеется Серафима Павловна.- Я тебя раньше не видела.
- А я с ими. С хлопчиками...
Франка стоит впереди мальчиков. От смущения и застенчивости она чешет одну босую ногу о другую и все время быстрыми "воробышковыми" движениями поворачивает круглую головку ко всем присутствующим. Что-то светлое и доверчивое есть во Франкиных глазах и веселом лице. На руках у Франки девчушка лет полутора, очень похожая на Франку круглой головкой и глазами. Таскать ее на руках, видимо, нелегко, и Франка стоит, несколько откинувшись назад для равновесия.
- Ну, матушка,- разводит руками Серафима Павловна,- ребенка притащила! Ты бы еще козу привела... Или поросенка!
- Не, пани! Нема у нас ани козы, ани порося... - Франка докладывает это с таким счастливым, сияющим лицом, как если бы она говорила: "Есть! Есть! И коза и поросенок - все у нас есть!" - А то - моя сестра Зоська! - показывает она на девочку, которую держит на руках.
И вдруг, видимо, испугавшись, что с Зоськой ее не пустят дальше порога этой красивой комнаты, заставленной игрушками, Франка плачет. Но и слезы, брызнувшие из ее глаз, какие-то светлые, даже веселые, как солнечный дождик!
- Не гоните меня, пани! Зоська будет тихонько-тихонько!..
- Оставь ее, мама! - просит Зоя.- Мы потом будем играть с ее малышкой, наденем на нее платье и чепчик моей куклы Маргариты!
- Почему твоей Маргариты? - сердится Рита.- Почему не моей Софи?
- Ладно! - разрешает Серафима Павловна.- Садитесь все за стол. Вот сюда.- Она показывает на ту половину стола, где стоят селедки и картошка.Только уговор: если Зоенька и Риточка хотят, чтобы к ним ходили каждый день, они тоже будут хорошо кушать... Да, девочки?
Осветив всех своей доброй улыбкой, Серафима Павловна уходит из комнаты.
Неожиданные гости - Коля, Антось и Франка со своей сестренкой - быстро садятся за стол.
- Кушайте, пожалуйста,- любезно приглашает Зоя, как дама, принимающая гостей.
Но гости и без "пожалуйста" принимаются за еду.
Антось, который у них вроде как за старшего, делит картошку и селедки по трем тарелкам. Он делает это быстро, точно, справедливо, как артельный староста,- порции совершенно равные! Оставшуюся картофелину и кусок селедки он кладет на Франкину тарелку: для Зоськи.
Мы с Зоей и Ритой не едим. Мы смотрим.
Зоя и Рита, перекормленные дети, для которых еда - надоевшее, неприятное дело, хуже наказания, во все глаза смотрят на этих ребят, весело, жадно уминающих картошку с селедкой.
И хотя я расту в семье, где нет культа еды, меня к еде не принуждают, и я нередко вижу, как едят люди, проголодавшиеся после работы, едят со здоровым аппетитом,- но вот этого, что сейчас развертывается перед моими глазами, я тоже еще никогда не видела! Это - голод, застарелый, привычный голод, вряд ли когда-либо утоляемый досыта...
Франка ест сама и с материнской нежностью кормит Зоську. Если Франка случайно замешкается, Зоська требовательно тянется ручонками и кричит: "Дай, дай, дай!" Иногда она даже пытается залезть пальчиками во Франкин рот, чтобы вырвать оттуда еду: "Дай, дай, дай!"
Картошка убывает с поразительной быстротой, селедок уже нет.
Вот уже съедено все, подобраны крошки развалившихся картофелин. Коля, Антось и Франка сидят неподвижно, не сводя глаз с еды, поставленной на нашем конце стола. Они еще не сыты.
- Что же ты не ешь? - радушно спрашивает Зоя, показывая на мою тарелку, полную еды, к которой я еще не притронулась.
- Не хочется...
Мне в самом деле больше не хочется. Расхотелось. Смутное чувство подавило мой голод. Я еще не умею ни назвать, ни понять, что это - стыд. Мне стыдно есть перед голодными...
- Можно,- шепчу я Зое,- я отдам им то, что у меня на тарелке?
- Почему ты у Зойки спрашиваешь? - запальчиво говорит Рита.- Она здесь не хозяйка!
Но, не дожидаясь ответа, я ставлю свою тарелку с едой перед Антосем пусть он разделит между всеми остальными.