- Но ты последний раз путаешься у меня под ногами.
«Ох, хватит. Лучше бы заткнулся да убил меня».
Я приподняла нож: острые кончики его когтистой гарды царапали мне предплечье, вонзались в кожу. В воздухе витал густой и сладковатый, словно от подгнивших фруктов, запах демонской крови. Может быть, моей?
Впрочем, плевать. Я вихрем закрутила меч: рукоять вращалась в моей руке, клинок рассекал воздух, как пропеллер, но это не помешало Люциферу снова броситься на меня.
Мы столкнулись. Ребра затрещали, бок обожгло болью, нестерпимой и бессмысленной, как и все остальное. Боль ослепила меня, перед глазами вспыхнули звезды, но я наугад взмахнула ножом и с мрачной радостью поняла, что не промахнулась. Оглушительный вопль искрошил валявшиеся вокруг обломки и взметнул их дрожащим облаком пыли…
Но от этого удара нож вырвался из моей хватки. Оцарапав шипами гарды мою руку, он по невероятной, противоестественной траектории взлетел в воздух и отлетел в сторону. Приток энергии в мою руку оборвался, и Люцифер сбил меня с ног, ударив с размаху тыльной стороной ладони.
Глава 36
Я покатилась по земле.
«Вставай, вставай, вставай…»
Эти слова еще звучали, а я уже вскочила на ноги и произвела решительный, отчаянный выпад со всей своей демонской быстротой. Алчущий крови клинок рассек воздух, издал победную ноту и вонзился дьяволу в грудь. В тот же миг огненный штырь пробил мое левое легкое. Жгучая боль, кровь, текущая по подбородку, сломанные кости, непослушные мышцы… Качаясь, не чувствуя под собой ног, я смотрела на то, что у меня получилось.
Мы стояли лицом к лицу. Люцифер был наколот на меч, как бабочка на булавку, но крик застыл на моих губах. Черная кровь струилась у него изо рта, текла сквозь безупречные зубы цвета слоновой кости. Его глаза находились в нескольких дюймах от моего лица. Он улыбался.
Мир замер. На мое растерзанное сознание, превращенное в дымящуюся от ярости пустыню, обрушился новый болезненный удар. Я поняла тщетность своих усилий.
«Так его не убить».
Все происходило как в замедленной съемке. У меня на глазах дьявол поднял руку и выпустил когти.
«Будет больно».
Я переместила вес, высвобождая Фудошин, хотя отдавала себе отчет в том, что второго удара нанести не смогу.
«Нож. Я уронила нож. О боги, мне конец, конец».
Надежды не было. Но я все равно вырвала клинок из раны, освободив стонущий от негодования металл.
Наше столкновение произвело выброс энергии во всех направлениях. Повсюду паутинками разбежались трещины, все обломки измельчились, в воздух взметнулась пыль.
Я словно вышла за пределы физического тела и замерла в неподвижности. Нестерпимо обожгло левое плечо: слоило жаркий лед вместе с раскаленной колючей проволокой, меня затопил бурный поток энергии в отчаянном стремлении поддержать и защитить от неизбежного. Гибкие, преобразованные по демонскому образцу кости трещали, как хворостинки, и я вдруг вновь ощутила то невесомое облегчение, которое испытывала при падении с башни в Парадизе.
«Вот и все…»
Рука Люцифера начала опускаться, когти искрились зеленым огнем под стать его изумруду. Лицо дьявола исказила безумная злоба, переполнявший его лютый душевный мрак подступал к самой поверхности, проступая сквозь безупречную красоту. Мое сердце сжалось при виде абсолютной бесчеловечности, вырвавшейся из-под завесы лживого очарования.
И я узнала. Узнала эту дикую злобу, эти пылающие глаза, эти изогнутые клыки. Их отзвук звучал и в моем мозгу. То была моя собственная смертельная ненависть.
Неужели мне нужно стать похожей на дьявола, чтобы убить его?
«Нет».
Время снова застыло.
- Нет. Я не стану такой, как ты. Нет.
Это единственное слово, которое я была способна произнести, повторялось, придавая мне сил, укрепляя мою волю. Единственная молитва, слетавшая с моих уст.
«Данте, ты была слепа».
И я нанесла удар.
Нет, не своим мечом. Новая попытка использовать Фудошин была бы проявлением злобы, ярости. А я уже усвоила, насколько это бесплодно: ярость порождает лишь ответную агрессию, разрушение ради разрушения.
«Сострадание - не главная твоя доблесть, Данио-сан».
Как это понял мой старый учитель?
Багровый накал ненависти в моем сердце потускнел, красная лента истончилась до ниточки. Я не хотела, чтобы это продолжалось. Для меня это было единственной защитой. Случившегося уже не изменить, назад ничего не вернуть, но я еще могла сражаться. Еще могла убивать.
«Я не могу приставить ствол к твоему виску и сделать тебя человеком».
Мертвые окружили меня. Они были узнаваемы: серебристые сетчатые кристаллические матрицы сохраняли основные признаки, отличавшие их при жизни. Дорин с ее нежностью, улыбчивый Льюис с его неизменной любовью, упорный неуступчивый Джейс, Гейб, знавшая меня лучше, чем я сама, и Эдди, всегда державшийся в тени, но готовый сделать для тебя все, ничего не требуя взамен.
Они пробудили во мне волну любви и печали, память об обязательствах и обещаниях, которые давались, выполнялись, нарушались, забывались, вспоминались и снова выполнялись. Они просочились в мою плоть, растворились в моей крови и вспыхнули ярчайшим светом, когда красная нить в моей голове обернулась змеем, разинула пасть и взревела.
Бывало ли, чтобы бог использовал тебя для замыкания круга? А случалось ли тебе быть одержимым лоа? Шаман вуду меня поймет. Бог или дух проникает в тебя, растягивает тебя по себе, как тесную перчатку, и твое мнимое «я» лопается, как перезрелый фрукт. Вечность признает тебя, и ты не можешь не признать вечность, сущую в твоей собственной душе.
Во мне пробудился мой бог. Его изящная песья голова повернулась, и его взгляд, взгляд его устрашающих очей совпал с моим. На одно головокружительное мгновение меня наполнила сама смерть.
«Сострадание - не главная твоя доблесть».
Люцифер издал пронзительный вопль. Во мне клокотала энергия, но я не сжала руку в кулак, а развернула вперед открытой ладонью и накрыла его щеку так бережно, словно он был моим возлюбленным. Мои пальцы были чуткими и нежными, а вот прикосновение к его шелковистой, непробиваемой, неуязвимой коже тут же отозвалось в моих сломанных когтях, во всех кровоточащих ранах, шрамах и ушибах новой волной нестерпимой боли.
«Верно, - мысленно откликнулась я. - По милости богов я не забываю об этом».
И они не забыли.
Пробудилась и Сехмет. Она сделала единственный шаг, как в танце, провозглашающем конец существующего мира, дабы воссоздать его в новом акте творения. И это не я нанесла дьяволу последний удар. Это сделали они.
Нет, и я тоже. Клянусь, я тоже.
Раздался крик, и мир застыл. То был крик смерти или любви, какой исторгается, когда сердце пронзает нож. Я думала, что мой бог отверг меня, а он прижал меня к груди, и на мое израненное, сотрясающееся от рыданий тело снизошло утешение.
Не Анубис отвернулся от меня, а я от него. Он же никогда, ни на миг не покидал меня.
- Ты не получишь ее, - прозвучал голос Анубиса-Сехмет. - Она моя, и ты ею не завладеешь.
По коже Люцифера распространялась смертельная бледность. По ней расползались, извиваясь и вздуваясь, грязно-серые вены, как пыльные шнуры на фоне потускневшего золотистого шелка. Слышался треск. Другая моя рука поднялась и коснулась лица дьявола. Его изумруд выплюнул последнюю злобную искру и раскололся надвое. В наступившей тишине особенно громко прозвучал чмокающий, всасывающий звук. У Люцифера меж ребер торчало окровавленное острие. А за его плечами появилась пара желтых глаз, взиравших на меня так же сурово, как мой поверженный враг.
Лукас повернул нож в ране, и дьявол снова вскрикнул. У меня перехватило дыхание: боги удалились, как уносимые бурным пенистым потоком обломки кораблекрушения.
Плоть под моими пальцами опадала, расползалась. Множились и разбегались борозды сухого разложения. Половинки расколовшегося изумруда рассыпались в пыль. Нож тянул свою пронзительную, удовлетворенную песнь.