- Не жалей о том, что все иначе, девочка, - качнул головой Черногор. В его голосе была та задумчивость, которую обычно несут с собой тяжелые воспоминания. - Мир, о котором я рассказывал тебе, приближался к концу, когда без дороги, без испытаний наделенных даром в нем становилось все меньше и меньше… Прости, - заглянув малышке в глаза и заметив в них страх, проговорил он, - я не должен был говорить тебе этого, пугая душу, когда ты все равно не сможешь понять…
- Но я запомню. И расскажу взрослым. Они могут понять, но ничего не знают, потому что ты не рассказываешь им.
Несколько мгновений он смотрел на нее, ничего не говоря. Эта малышка… Ему было легко с ней говорить. В отличие от других, когда даже те, кто прежде понимал его с полуслова, полувзгляда, теперь, казалось, говорили совсем на другом языке. И поэтому он продолжал, питая разговор словами, словно поленьями костер, который без этого бы уже отгорел.
- Ты умна не по годам, Полеся.
- Это плохо? - она сжалась, вновь делаясь похожей на испуганную пичужку.
- Нет, конечно, нет, просто… Ты очень похожа…
- На эту девочку, о которой ты говорил? На девочку из твоего сна?
- Из сна…
- И какая она была? - для нее все это было похоже на одну из сказок, которые она так любила.
- Она… - начал он, но потом замолчал, поджав губы. - Прости, милая, я не могу.
Это не правильно говорить о ком-то за спиной.
- Но ее ведь нет на самом деле! Она - только сказка! А для чего еще нужны сказочные девочки, как не чтобы о них рассказывали!
- Все так, милая. Но… Видишь ли, для меня тот мир совсем не сказка. Он кажется мне настоящим.
- Даже более настоящим, чем наш?
- Да, милая. Увы, это так. Мне… Мне трудно отказаться от того, во что я так долго верил, и поверить в то, о чем с таким трудом заставил себя забыть.
- Но ты мечтал вернуться, да? Мечтал?
- Конечно. Разве можно не желать возвратиться домой?
- Это хорошо! - ее лицо расплылось в довольной и счастливой улыбке.
- Почему, милая?
- Значит, ты любишь этот мир. И нас.
- Мне… - он на миг закрыл глаза, что было сил сжал губы. В конце концов, сколько можно сражаться с самим собой и со всеми вокруг, отвергая реальное и держась за невозможное? Скольких бед и трудностей можно было бы избежать, прими он сразу же мир снежной пустыни! К чему же дважды совершать одни и те же ошибки, мучая себя и окружающих? - Мне просто нужно немного времени, милая. Совсем немного.
- Чтобы по-настоящему вернуться к нам?
Он кивнул.
- Ты не сердишься на меня?
- Нет. Почему я должен на тебя сердиться?
- Ну… Этот разговор… Воспоминания… Они, должно быть, причинили тебе боль…
Я знаю, так бывает. Вот я. Когда я думаю о маме с папой… - не договорив, Полеся всхлипнула.
- Не плачь, милая, - он хотел взять ее за руку, успокаивая, но не смог даже шевельнуться, когда налившееся тяжестью тело совсем перестало его слушаться. И ему ничего не оставалось, как уповать на то единственное, что было ему верно - голос. - Все будет хорошо. То, что произошло когда-то, осталось в прошлом.
- И ничего такого вновь никогда не повториться? Я… Мои дети не станут плакать, вспоминая обо мне, как я плачу над памятью родителей?
- Я сделаю все, что смогу, чтобы этого не случилось.
- И я… Я буду жить долго и счастливо? Как в сказке?
- Это ведомо лишь богам - длина пути и мера счастья.
- А ты? Люди считают тебя богом. Может быть…
- Нет, - он прервал ее, наверное, резче, чем ему хотелось, чем он должен был. О чем тотчас пожалел, увидев, как в испуге отшатнулась от него малышка. - Я всего лишь человек. Как ты. Как Дубрава…Но… Верь в лучшее, девочка. И все будет хорошо.
- Не сердись на меня! Я… Я опять, наверное, сказала что-то не то…
- Неужели я в твоих глазах так строг, что могу наказать всего лишь за слово?
- Ты добрый. Но… Но колдовской король ведь должен быть строгим. Ну… Со своими подданными. А те должны служить ему верой и правдой. Я… Я не знаю. Я никогда прежде не жила при колдовских королях!- было видно, что ей тяжело бороться со своим страхом. И если прежде любопытство отгоняло его в сторону, то на этот раз страх оказался сильнее даже его. - Можно я пойду? - встав, попросила она.
- Конечно, - колдун перевел взгляд на высокое, синее небо. Он не видел, как подошла Дубрава.
В отличие от него Полеся сразу же заметила приход наставницы.
Сжавшись, девочка виновато взглянула на нее:
- Прости!
- Все в порядке, милая, - взглядом успокоила ее колдунья.
- Я не хотела мешать, просто… - душа девочки металась, не находя покоя, она и сама не знала, почему. - Я оказалась здесь случайно…
- Успокойся, - склонившись над ней, Дубрава коснулась ладонью ее головы, приглаживая растрепавшиеся волосы. - Все в порядке. Ты не сделала ничего плохого.
Наоборот. Очень хорошо, что ты была здесь.
- Я… Я пойду?
- Да, дорогая. Ступай.
- А ты?
- Я останусь с ним.
- Дубрава, - дождавшись, пока Полеся исчезнет за деревьями, заговорил Черногор, но колдунья остановила его прежде, чем он успел что-то сказать:
- Сейчас я уйду! Лишь одно мгновение! Я хотела спросить…
- Женщина! - взмолился колдун. - Сколько можно!
- Да, я всегда досаждала тебе вопросами, причиняя боль…Но, видят боги - в куда большей степени раня саму себя. Это моя беда, моя слабость - спрашивать о том, о чем не следовало бы, не зная, когда нужно остановиться. Я понимаю это, и, все же… Такова, видимо, моя судьба. А посему… Черногор, будь терпелив, прошу тебя! Как был все то время, что я тебя знаю! Прошу! Для меня очень важно… Даже не получить ответ, только спросить!
- Хорошо, Дубрава, - тяжело вздохнув, кивнул он. Собственно, что ему еще оставалось? - Садись, - Черногор указал головой на большой камень, одним боком погрузившийся в тень дерева, выглядывая другим на яркое дневное солнце, - ибо чувствую, что это будет долгий разговор.
Не важно, что в груди все клокотало от страшного, всесжигающего чувства безнадежности, собственной беспомощности. Он должен был взять себя в руки и успокоиться. Ведь эта женщина, Влас с Ясенем, все остальные не были ни в чем виноваты. Они просто радовались его возвращению. Все, что они хотели - это помочь.
- Прости меня, - проговорил Черногор, - я не должен был отталкивать вас.
- Я… Мы все понимаем… - она робко заглянула ему в глаза, боясь вновь обжечься о плавившийся в них холод, и улыбнулась, встретив пусть задумчивый, но, все же теплый, заботливый взгляд.
"Он… Он начинает возвращаться к нам!" - эта ее мысль была так ярка, так страстна, что только слепой не заметил бы этого. И улыбка тронула бледные, потрескавшиеся губы.
- Просто… - ее глаза, следуя за душой, заметались, ища что-то и не находя. - Позволь нам помочь тебе! - вдруг, неожиданно даже для самой себя выпалила женщина то, о чем думала все последнее время. - Черногор, ты… - она хотела сказать - "слаб", но умолкла, не посмев, таким чужим, нереальным и нежеланным показалось ей это слово.
Колдунья понимала - ему сейчас должно было быть невыносимо тяжело и без ее напоминаний о случившемся. И нет ничего удивительного, что он так резко повел себя в первый миг. Чем сильнее человек, тем труднее ему привыкать к своей беспомощности. Тем более, зная, что это не на время, а навсегда. Да, его раны стараниями колдуний уже зажили, сломанные кости ног срослись, но поврежденный позвоночник… С этим ничего нельзя было сделать, изменить, исправить. Черногору никогда не стать прежним. Все, что ему дано - прийти в себя, найти покой в душе, смирившись с тем, что случилось.
Колдунья смотрела на неподвижно лежавшего у подножия дерева человека, чем-то похожего на талисман, в котором был магической дар, но не физическая сила. И ей стало не просто больно, но и страшно, даже стыдно, ведь сама она, потребуй высшие боги от нее подобной жертвы, не смогла бы ее принести. Она просто не была готова на такое самопожертвование.