Люда слушала Сашкину болтовню, смотрела, как разворачивается громада мокрых холмов, и чувствовала, что первое восторженное волнение отъезда опять сменяется тревогой.
А какая радость зажглась в ее груди, когда она только что села в кабину и захлопнула за собой дверцу!
«Вот я и начала новую жизнь!» — подумала она тогда гордо.
Она жадно разглядывала и слушала Сашку: ведь он так много раз был на Памире, боролся с заносами, терпел холод и бессонницу на этом громадном плоскогорье. Видел долины, цветущие тюльпанами. Может быть, он даже знает Николая. И она с умилением смотрела на черные, громадные кисти его рук, с выколотыми на пальцах именем и годом рождения. И она ждала от Сашки, как он проявит свои необычайные «памирские» черты.
Но Сашка продолжал ругать Чалина, остальных шоферов и все повторял, что он «человек свободы» и потому ни в ком не нуждается.
Впереди над голыми горами, напоминающими верблюжью спину, тревожно заалели облака. В оврагах по обе стороны дороги призрачно голубел снег. Чем дальше уходила дорога в эти бесконечные холмы, тем печальнее становилось на душе.
«Куда я еду? Зачем? Сумасшедшая! — подумала Люда. — Выдумала какой-то Памир, каких-то особых людей… А ничего нет. Голые, мокрые холмы, пьяный, грубый парень… И Колька ответил только как товарищ, сочувствие проявил: вежливое „приезжай“ — и все!»
А Сашке делалось все веселее от быстрого полета машины. Когда на дороге появлялись люди, он начинал сигналить так, точно разыгрывал мелодию:
— Ту-у-у-ту! Ту-у-у-ту! Ту-ту-ту-ту-ту-ту!
А сын все спал у нее на коленях, спал крепко, только иногда двигал бровями.
Машина вошла в голые, бурые взгорья, рассеченные морщинами оврагов.
В гаснущем свете дня навстречу поползли обрывы из красной глины. Машина, завывая, полезла вдруг вверх, в гору, стараясь нагнать ускользающий свет солнца. Но свет уходил. Наверху, за седлом перевала, играл оранжевый веер лучей… Машина рвалась из тьмы к этим лучам, а они бледнели, расплывались и вот исчезли совсем, оставив только зеленоватое свечение. Оно подернулось пеплом облаков и растворилось в прозрачной тьме.
На перевале Сашка остановил машину и полез в мотор. Люда вышла из кабины. Ветер бросал в лицо холодной пылью. Внизу, впереди, под перевалом, угадывалась голая каменистая пустыня. Боже, какая тоска! Ни деревьев, ни надежд, все мертво! Сейчас ей не верилось ни во что, даже в восход солнца.
Она стала спиной к ветру, прикрывая сына, и спросила Сашку:
— Скажите, почему такой ветер?
— Это еще не ветер, — ответил Сашка. — Ветер будет дальше.
Они сели. Машина дрогнула и пошла вниз. Да, вправду Сашка бешеный! Разве можно на такой скорости мчаться вниз? Свет фар вдруг вырвал и бросил навстречу обрыв, стену земли, в которую мчалась машина. Поворот, стена прыгнула в сторону, и перед глазами уже небо, пустота…
— Не люблю я тихо ездить, — бормотал Сашка, налегая на баранку. — Это пусть Чалин ползет. Не люблю я Чалина!
Когда машина спустилась в долину, не было ничего видно, только иногда на обочине дороги появлялись камни размером с дом.
В смотровое стекло стали ударять первые снежинки. Сашка все жал. Он не остановился даже около вагончиков дорожных строителей, хотя там навстречу машине выбежал какой-то человек и стал кричать, размахивая рукой.
Люда высунулась из кабины и уловила слова, смятые ветром:
— Э… про-еде-шь! Нет до-ро-ги-и!.. До… ро… ги…
Сашка только хмыкнул.
У Люды тревожно заколотилось сердце.
— Что он сказал? — спросила она Сашку. — Кажется, нет дороги?
— А… ерунда! — Сашка сдвинул кубанку на затылок.
Люда испугалась.
«Ехать с ребенком в ночь, когда нет дороги… около этого бесшабашного парня!..»
И вспомнилось, как Чалин перед выездом сказал Сашке:
— Смотри, Федотов, уймись! Я бы к тебе вообще пассажиров не сажал… Бешеный черт!
Снег вдруг посыпал из темноты белым роем.
— Куда мы едем? — спросила Люда.
— На перевал, — ответил Сашка. — Попробуем!
Машина опять пошла вверх, завыл мотор, ветер хлестал по стеклу снежными крыльями.
Сашка вдруг остановил машину, вылез из кабины и исчез в темноте. Потом появился с двумя камнями и бросил их в кузов один за другим. В кабине загрохотало, а Сашка пропал снова и, невидимый в темноте, стал швырять еще камни. Люде показалось, что по машине бьют гигантским молотом. Грохот, лязг, свист ветра, пыль — и эта бессмысленная погрузка камней среди ночи… Спьяну, что ли?