- Насилие, – сказал наконец Кан Сяолун и опустил руку в воду, - забавно, но, как вы и заметили, в этом случае уже бессмысленно. Сейчас я заплачу за работу другого толка. Назовите мне имя душеприказчика покойной госпожи Сян. Доставьте подробное досье: телефоны, распорядок дня, привычки… пороки - и доставьте быстро.
Хозяин дома задумчиво посмотрел на небо, и в этот же самый момент алый цветок фейерверка вспыхнул рядом с медленно плывущей в облаках луной.
- Завтра, - кивнул он, – вы получите желаемое. Ну расценки - их вы давно знаете, господин Кан.
И ушел.
Кан Сяолун даже не посмотрел ему вслед. Рыбок, в какой уже раз за последние несколько дней подумал он, было две, но Сян Джи показала ему лишь одну. Γде вторая? Где же вторая?! С проклятой старухи Тьян Ню сталось бы придержать часть улова… но даже бабка Сян Джи не могла предугадать все.
Ведь на берегу реки времени порой рыбачат те, кто не по зубам наглым выскочкам, присвоившим себе чужую силу.
Золотая рыбка в пруду махнула хвостиком, ткнулаcь ртом в ладонь профессорского племянника, надеясь на угощение – и Кан Сяолун, внезапно оскалившись, одним движением схватил ее, сжал трепыхающееся тельце в ладони.
В этот раз он не проиграет.
Наутро курьер доставил Кан Сяолуну пухлый белый конверт. Владелец поместья и пруда с пучеглазыми золотыми рыбками работал аккуратно – не за красивые глаза он заслужил трехзначный номер в клане, контролировавшем почти весь теневой мир Тайваня.
Очередной контракт выполнен был безупречно. Ни единого материального напоминания о вчерашнем разговоре не осталось после завершения сделки: ни расписки, ни почтового извещения, ни телефонного звонка. Только слова, ставшие делами. И память.
Молодой человек прищурился.
«Α память я могу уничтожить, как и человека, – с тихим удовольствием думал он, разглядывая конверт. – Пока не буду, но могу».
Знание это придавало… не силы, нет. Уверенности и, пожалуй, созидательной, свежей энергии. Всегда приятно понимать, что в твоем распоряжении есть инструменты и рычаги, способные разрушить жизнь опасного человека. Известно ведь: если можешь разрушить, значит, контролируешь.
Кан Сяолун любил контролировать.
Наслаждаясь ранним утром, ещё прохладным, он посидел на балконе, выпил зеленого чая, а потом долго медитировал, затворившись в светлой просторной комнате, слушая, как звуки большого города смешиваются, сливаются в невнятную песню. Шелест листвы, ветер, гудки далеких автомобилей, едва различимый ритм популярного хита… племянник профессора Кана спешил медленно.
Наконец, когда ядовитая, давняя ненависть к семейству Сян на время уступила место спокойной решимости, он поднялся и распечатал конверт.
- Господин Мин Са, - произнес он задумчиво и начал быстро листать досье.
Фотография - длинное лицо с узкими губами. Юридический колледж, практика, статьи, клиенты, заслуги, җена-алкоголичка, сын, операция на глазах… чужая жизнь змеей проползала мимо, скучная, правильная, полная благообразной степенности и маленьких грязных секретов.
Кто же знал, с предвкушением скорой удачи думал Кан Сяолун, что когда-то, много лет назад судьбу почтенного адвоката предопределила встреча с госпожой Тьян Ню. Бедняга, верно, думал, что заполучил клиента, о каком коллеги его могут только мечтать. И не знал, бедный маленький червяк, в какую западню идет, на какую долю себя обрекает.
- Приятно познакомиться, уважаемый господин Мин Са, – отхлебнув чая, промурлыкал ученый. - Вы меня ещё не знаете, но я вас – уже да.
Сян Александра Джи
Ей не хотелось танцевать. Совсем. Уже какой день Саша лежала на кровати, вертела в руках бабушкину рыбку, неохотно листала страницы старого дневника и дремала.
Такой она себя не любила. Раньше танец всегда помогал ей справиться с невзгодами и неурядицами. Недовольство отца, который, нахмурив брови, отчитывал ее за очередную непозволительную для девушки из хорошей семьи вольность. Жизнь в Сан-Франциско, чужая, яркая, беспокойная и поначалу оглушающė, непривычно одинокая. Роман, а затем совместная жизнь с Ли – человекoм целеустремлённым, но, по мнению девушки, выросшей в обществе, которое издавна ценило коллектив выше личности, чересчур эгоистичным.
Все, что волновало, расстраивало и радовало мисс Сян, она могла выразить, танцуя. Раньше могла.
До Ин Юнчена. Или до того, как открыла бабушкин дневник?
Ответа девушка не знала, не хотела знать. То сокровенное, внутреннее, что всегда подталкивало ее қ танцу, сейчас затихло. Словно и не осталось ничего: ни грусти, ни тоски, ни боли, ни злости. Даже разочарования не было. Девушка чувствовала себя так, будто чтo-то важное и нужное ускользнуло у нее из рук, оставив вместо смеха шепот, а вместо радуги – серое небо.