Но вот незадача, на развалинах СССР почему-то зацвел не розовый куст, а чертополох. Заводы и фабрики рассовали по карманам шустрые ребята, которые чихать хотели на мечты Владимира. Несмотря на то что он теперь ходил в настоящих джинсах.
Их институт постепенно превращался в барахолку. Целые отделы уходили в небытие, а на их площадях открывались торговые точки.
Рабочее место Владимира напоминало островок в океане рыночной стихии. Справа, на двери бывшей лаборатории системного анализа, появилась вывеска: «Лучшие одеяла – уснешь и не проснешься». Дверь напротив приглашала купить «Таблетки от глистов. Для котов и не только». Владимир прикидывал, что его зарплаты хватит ровно на то, чтобы проглотить эти таблетки, завернуться в лучшие одеяла и не проснуться.
Однако он просыпался – каждое утро, каждое отвратительное утро. Просыпался и тут же вспоминал, что он в квартире один, что жена ушла от него, не выдержав нищеты на фоне растущего благосостояния некоторых сограждан. Пока они были студентами Страны Советов, все жили примерно одинаково и, поженившись, готовы были принять уравнительную бедность как норму жизни. Однако теперь передовики капиталистического труда стали жить совсем иначе. Жена не могла смириться с тем, что Владимир не из их числа. Вспомнилась школьная любовь, которая, как известно, не ржавеет. Особенно не ржавеет, если у бывшего одноклассника появляется «Мерседес» и квартира в центре.
Сжав зубы, Владимир дотянул до защиты кандидатской диссертации. Он надеялся на это событие как на чудо. Понимал, что звание кандидата наук ничего не изменит, но все же переход в новое состояние рождал иллюзию движения вперед.
Теперь он ходил на работу не как нищий аспирант, а как нищий дипломированный ученый. Это оказалось еще унизительнее.
Его коллеги поделились на три категории, по аналогии с агрегатными состояниями. Газообразные куда-то улетучились. От них не осталось и следа. Просто ушли из науки с концами. Те, кто напоминал жидкость, просочились по невидимым руслам научных каналов в зарубежные университеты. Владимир оказался твердью. Он как тупой булыжник торчал в одном и том же месте – в лаборатории, зажатой между лучшими одеялами и таблетками от глистов. Кто-то посмеивался над ним, кто-то сочувствовал, и никто не спрашивал, почему он приходит на работу первым, а уходит последним.
Впрочем, если бы и спросил, не получил бы ответа. Владимир боялся сглазить, заболтать происходящее с ним. Им овладела навязчивая идея создания нового языка программирования. Языка, изящество которого соперничало бы с эффективностью его применения. Владимир стоял на пороге прорыва и точно знал, что тот состоится. Его уверенность восходила к странному, но явственному чувству, что этот язык уже существует. Его не надо придумывать, надо только пустить его в мир, помочь ему родиться. Владимир чувствовал этот язык, как мать чувствует ребенка в своей утробе.
Когда он представил родившееся чудо, казавшееся ему прекрасным, коллегам по институту, то озадачился их реакцией. Главным вопросом сослуживцев было то, кто является заказчиком этого титанического труда. Другими словами, кто заплатит за этот продукт. «Никто», – ответил Владимир. Коллеги посмотрели с состраданием и посоветовали больше отдыхать.
Тут как раз подоспел отпуск. Владимир решил, что вправе побаловать себя, и отправился в Турцию. Можно было, конечно, найти вариант на российском юге, где-нибудь в районе Анапы, но Владимир решил, что пора и ему вкусить плоды рыночной реформы, поехать в настоящую заграницу.
И чтобы заграница была самая настоящая, Владимир не стал покупать путевку в туристической фирме. Лежать на пляже в окружении соотечественников – это та же Анапа, только на Средиземном море. Владимир, чувствуя себя первопроходцем, сам забронировал отель в предместье Сиде. И даже поинтересовался, не злоупотребляют ли этим отелем русские туристы. Его заверили, что его нога будет первой русской ногой на этом пляже. Понятное дело, врали, но Владимир не особо придирался.
Он мечтал о синем море, о желтом песке и о вкусной еде. Все это ему предоставилось в избытке. Но вот беда, через три дня надоело и море, и песок. От обилия еды случилось несварение желудка. Тут-то Владимир понял страдания Робинзона Крузо и стал искать себе Пятницу. Оказалось, что без живого общения даже ему, программисту по образованию и по призванию, приходится тяжело. Он заскучал по Анапе, но было поздно.