— Скажите, вы когда-нибудь встречались с гражданкой Нечитайло?
— Это кто же такая? Впервые слышу. — Зубов пожал плечами.
— Вы сегодня обедали?
— Так точно, товарищ лейтенант.
— А кто для вас обед готовил?
— Ах, вот вы о ком! Я, признаться, фамилии ее не знал. — Зубов ухмыльнулся, показав неровные зубы. — Да, эту, как ее, повариху нашу видел. На хуторе одном, перед тем как с вами встретиться.
Головеня помедлил:
— И как же произошла ваша встреча?
«Все рассказать успела, стерва», — обожгла Зубова догадка. И тут же, решив идти напролом, он покаянно опустил голову:
— Виноват… Сам не знаю, как получилось… Выпил, вот и попутал бес…
Лейтенант покачал головой:
— Ну и солдат, нечего сказать. Да ведь за такие поступки в штрафную роту направляют! Но к сожалению, штрафной роты у нас нет, да и время не то. Идите и помните о солдатской чести!
Зубов повернулся по всем правилам, чеканя шаг, направился в расчет.
— Товарищ Зубов! — послышалось вдогонку.
Солдат обернулся.
— Вы все-таки зайдите на перевязочную.
Солдат заулыбался:
— Не к чему, товарищ лейтенант. Скоро совсем повязку сброшу.
Вернувшись на огневые, он увидел одиноко сидящего Крупенкова, присел рядом. Их почему-то тянуло друг к другу, и оба рады были провести вместе свободную минуту.
— О чем так долго судачили? — поинтересовался Крупенков.
— О службе, конечно… Книжку, понимаешь, не вовремя сдал. Вот и нагоняй.
— Да, он такой, этот лейтенант.
— А ты что, давно его знаешь?
— Еще бы! Полгода с ним прослужил.
— Интересно… И часто от него солдатам попадало?
— Кто заслуживал, тому попадало.
— А тебе?
— Было…
— За что же? Расскажи, Ваня!
— Так, ни за что… Затвор у меня, понимаешь, потерялся. Ищу его — нету, как в воду канул. А тут заваруха началась: фашисты лезут…
— Так, так… И дальше?
— Я, может, совсем и не виноват, потому как бежал, зацепился за куст, затвор и выпал…
— А он? Лейтенант ваш?
— Пристрелить хотел…
— Скажи ты, а? Так и погибнуть можно!
— Ничего, жив остался, — пододвинулся ближе Крупенков. — Вот она, штрафная, — и показал правую руку, на которой вместо мизинца была культяпка. — Кровью вину искупил.
Зубов сочувственно посмотрел на солдата, обнял его за плечи:
— Да, брат, дела… Ни за что мог погибнуть. Ты вот скажи-ка мне, зачем мы тут остановились? Ведь скоро немецкие дивизии придут, все погибнем! А спрашивается, за что? Что мы туг защищаем? Ни заводов, ни фабрик, ни даже паршивого села не видно… Я, брат, не первый год на войне, не с такими командирами приходилось в бой ходить… Нашему не ровня! Где особых ценностей нет, стороной обходили такие места, чтобы зря солдат не гробить. Командир солдата жалеть должен. Без солдат любой командир — ноль без палочки!
Боец жадно слушал все это, и ему казалось, что Зубов говорит правду. К тому же и патронов, что называется, в обрез, и жрать нечего. А ты лежи и стереги эти никому не нужные скалы!
— Я тебе вот что скажу, Ваня, — опять заговорил Зубов, — подумай, как и что. Дома небось отец с матерью ждут?
— Ждут… Под Краснодаром…
Глава двадцать третья
Три молодых парня уныло стояли перед лейтенантом, время от времени поглядывая на него. На одном из них, что повыше, вместо рубахи — женская кофта с рукавами до локтей, зимние штаны, из которых торчат клочья ваты. Остальные — в крестьянских косоворотках, в рваных шароварах навыпуск. Все трое босые, без шапок.
— Кто такие?
— Минометчики, — угрюмо ответил высокий.
На усталом, давно не бритом лице его словно было написано: «Неужели не видно, кто мы такие?»
— Красноармейские книжки есть?
— Сожгли.
По тону, по выражению глаз опять угадывалось невысказанное: «Окажись ты на нашем месте, тоже бы так поступил».
Лейтенант задумался.
В этих понурых фигурах он угадывал людей, на долю которых выпали многие испытания. Головеня готов был пожалеть их, а в душе шевелилось сомнение: «Мало ли что может быть в такие дни?» Он, командир, не должен забывать о бдительности.
— В каком полку служили? — опять спросил он.
— Сто двадцать первом, — на этот раз хором ответили все трое.
Лейтенант оживился, прищурился: сто двадцать первый? Да это же полк, в котором служил Зубов!
— Пятой дивизии?
— Нет, мы из двадцать второй.
— Двадцать второй, — разочарованно протянул лейтенант.