Когда-то, задолго до революции, торговец Арнольд Квако купил этот чудесный дворец у какого-то абхазского князька. Там родился он, Андрей. С тех пор прошло много времени, но он не забыл ни светлых комнат, устланных коврами, ни картин итальянских мастеров, что висели на стенах большого зала. А в конце зала — белый рояль… На нем играла мать… Сохранилось ли все это? А почему бы нет? Конечно, сохранилось! И если так, как приятно будет войти в старый отцовский дом и снова стать его хозяином!
Глава шестая
Придерживаясь зарослей тальника, Головеня и Пруидзе торопились к станице. Там, на окраине, их должен встретить Донцов. Ждет ли? Не ушел ли один в горы?
Чем ближе они подходили к станице, тем больше казалось, что встреча может не состояться. И подозрительный след шины на земле, и отсутствие людей вокруг, и окурок немецкой сигареты — все это настораживало, заставляло думать, что враг уже впереди.
Пруидзе развернул окурок, понюхал — совсем свежий.
— Может, наши курили? — высказал он предположение.
— Не могли, — возразил Головеня. — Наши отступают, откуда же трофеи?
Пошли дальше, еще внимательнее поглядывая по сторонам. И едва приблизились к дороге, что вела в станицу, как увидели мотоциклистов. С бешеной скоростью летели они навстречу, оставляя за собой тучи пыли. Если бы не кукуруза по сторонам дороги, круто пришлось бы обоим.
Мотоциклисты пронеслись мимо и, повернув к мосту, исчезли.
— Эсэсовцы, — сказал Головеня.
Широколистые толстые стебли затрудняли движение, шумели над головой. Приходилось все время раздвигать их руками, проталкиваться боком. Но зато здесь безопасно: заметить человека в кукурузе почти невозможно. Правда, беспокоит шум листьев, да мало ли от чего они шумят? Стоит уйти подальше от дороги, и там — никакой опасности. Но в том-то и беда, что уходить нельзя: где-то у дороги ждет Донцов. Скорей бы найти его: три человека — это уже группа!
После мотоциклистов на дороге никто больше не показывался. Не видно и пеших немцев. Но что они заняли Бережную и сидят там — в этом Головеня не сомневался.
Наконец окраина станицы стала видна отчетливее, яснее. Но не она привлекала сейчас внимание: в противоположной стороне, у реки, показались два пешехода. Уж не Донцов ли нашел попутчика?
— Может, Жукова встретил? — прошептал Пруидзе.
Прикрыв ладонью, как козырьком, глаза, лейтенант всмотрелся в силуэты людей, трепещущие в полуденном мареве, как в тумане. Видно, что люди идут один за другим, соблюдая дистанцию, как в строю. Захотелось скорее узнать, кто они, и если свои — взять с собой. Нетерпение было так велико, что Головеня и Пруидзе пошли навстречу, скрываясь в кукурузе.
И вдруг — что это? Донцов! Босой, без пилотки, угрюмо шагает, взбивая ногами рыжую пыль, а за ним с автоматом наизготовку тяжело ступает дюжий гитлеровец. Бывают минуты, когда невозможно удержать рвущееся вперед сердце. В мгновение ока выхватив пистолет, Головеня выстрелил в немца. Немец шарахнулся в сторону, но, прежде чем упасть, выпустил очередь из автомата. Пруидзе бросился к Донцову, и они все трое побежали прочь от дороги. Но, сделав несколько шагов, Головеня вдруг почувствовал боль в ноге, присел, повалился на землю.
— Кажется, ранен, — морщась от боли, проговорил он.
Донцов и Пруидзе тоже остановились и сразу услышали, как на дороге шумит мотор автомашины. Подхватив лейтенанта под руки, они заспешили в глубь кукурузного поля.
На дороге застучали выстрелы.
Глава седьмая
Донцов радовался, что друзья спасли его от гибели, но эту радость омрачало ранение командира. «Из-за меня», — с горечью думал он.
Головеня лежал на траве под старым вязом и угрюмо смотрел на ногу, наскоро обмотанную тряпками, сквозь которые проступила кровь. Лицо у него было бледное, в глазах — тревога: как же быть дальше?
В роще можно оставаться в крайнем случае до сумерек, да и то с риском. Фашисты наверняка прочешут ее, когда обнаружат труп своего солдата на дороге. Надо было затащить его в кукурузу, да где там: даже автомат не успели прихватить. А Донцов совсем без оружия…
— Как же будем, Сергей Иванович? — спросил Донцов, впервые назвав командира по имени и отчеству.
Головеня поднял на него запавшие, полные мрачной решимости глаза.
— Вам уходить в горы.
— А вы?
— Я не в счет. Отвоевался.
Пруидзе чуть не вскочил с земли.
— Зачем так говорите? — загорячился он. — Что значит «отвоевался»? Поправляться надо, вместе в горы пойдем, этих шакалов бить будем!