Рагмар бросился было к Ричарду — но его обогнал Олаф. Его будто бы бешенство охватило, так быстро он оказался подле Магуса. Тот наконец-то сделал глубокий вдох. Воздух рывками проникал в его лёгкие, заставляя содрогаться всем телом. Но едва дыхание жизни вновь коснулось его губ, как Ричард поднялся с места. Пошатываясь, превозмогая боль, он встал во весь рост и простёр руки вперёд.
Не было ветра — но волосы его развевались от дуновений, существовавших за пределами человеческих чувств. Только маг, стоящий на грани между мирами, способен их ощутить.
Он улыбнулся. Грустно улыбнулся, со смыслом. Так улыбаются, глядя в лицо старым знакомым. Так улыбаются, уходя навсегда. Так улыбаются, когда собираются умирать.
Стоны и крики… Горящий дом… Он не хотел жить, он не хотел существовать.
Он улыбался. Он знал, что «щит» уничтожит их, едва прикоснётся. Густой, кисельный воздух обнимет человека и превратит в пыль. Даже маги не в силах противостоять такому заклинанию. Во всяком случае, не все.
Заклинания… Надо бороться с миром…
Он улыбался, зная, что его ожидает. Он уже умирал, не раз и не два. Он умирал каждый день, каждый час, каждое мгновение. Он умирал и рождался снова, только бы не поддаться миру.
Надо существовать… Но зачем?
Он улыбался. Он знал, чьё это заклинание.
И тогда он воскликнул.
— Остановись! Мы идём к тебе! Я принимаю твоё приглашение.
Голос Ричарда был нездешним, потусторонним, отрешённым. Магусу не было дела до окружающего мира — иначе бы он оказался им поглощён. А так нельзя. Совсем нельзя. Он знал, что бывает, когда маг оказывается бессилен противостоять и бороться.
И «щит» остановился. Воздушный покров задёргался, подёрнутый волнами, задрожал радужными переливами и исчез, чтобы в любой момент появиться вновь.
Ладно бы орк — но даже Олаф стоял с разинутым ртом, не в силах пошевелиться. Везучего хватило только на то, чтобы переводить взгляд с Ричарда на небо и обратно. Орк, так тот и вообще вытаращил глаза и стоял, недвижим будто камень. Даже взгляд его обрёл истинную «каменистость».
Лишь Ричард выглядел так, будто ничего не произошло. Разве что стоял, взявшись рукой за ушибленный бок, и старался глубоко не дышать, иначе дикая боль обжигала всё его тело.
— Поехали, — произнёс он, хрипя. — Нам предстоит непростой разговор.
Магус ещё мгновение-другое постоял у пенька, который едва не стал последним его пристанищем на этом свете, а потом зашагал к телеге. Тяжеловозы сами подались ему на встречу, а потом идти пришлось не так долго. Кряхтя, Ричард взобрался на повозку и разлёгся рядом с гробом… то есть, конечно же, рядом с ящиком. И всё же теперь это сравнение было как нельзя более уместным. Маг улыбнулся своим мыслям, покачал головой и закрыл глаза. Настало время отдыха.
— Пошли, что ли… — наконец выдавил из себя Олаф.
Тяжеловозы оказались вровень с Везучим. Животные выжидающе глазели на погонщика.
— Пошли… — протянул орк.
Он вытащил из земли топор и побрёл к повозке.
— Туда, — глухо произнёс Ричард, махнув в сторону той загадочной тропинки меж соснами.
Ехали молча. И лес молчал, впуская в свои владения чужаков. Сосны обступали их со всех сторон, словно бы желая стиснуть в объятиях до смерти.
Ричард лежал молча, бессильно, точь-в-точь как ящик, лежавший рядом. Груз уже начинал ему казаться проклятым. Из-за этих доспехов ему пришлось оказаться здесь… Только бы всё прошло хорошо. Только бы всё было хорошо! Что это за звуки?
Магус широко раскрыл глаза, но даже не шевельнулся. Он слышал… Слышал… Это крики! Их крики! И треск пылающих домов! Нет! Только не это! Он потерял слишком много сил, и они снова возвращаются…
Магус сжался в комок, несмотря на ту нечеловеческую боль, которая пронзила его бок. Может быть, ребро сломано? Может быть… Но не до того… Эти крики… треск… Крики… Стоны умирающих…
Внешне не было похоже, что Ричард умирает каждое мгновение, — но он умирал. Он умирал, но не рождался снова, как иные счастливчики. Он просто умирал, и это была бесконечность, смерть, которая приостанавливалась только борьбою разума с внешним миром. А он давил, давил нещадно, и никто бы не смог выдержать. Но Ричард — он держался, он сражался, даже умирая, потому что знал, что есть такое слово «надо». Он должен, а значит, он мог сражаться. Но к чему была эта борьба?