***
Есть такие люди, о которых говорят "застёгнут на все пуговицы". Рудольф был из таких – причём в самом прямо смысле слова. Он всегда был одет, словно бы через минуту – на приём к отцам города, а то и к самому бургомистру. Видимо, маг ждал этого, но никак не мог дождаться. А время он любил проводить, тренируя молодых магов. Большинство из них нашло себя в наёмничестве, кое-кто остепенился и осел в одном из городов Двенадцатиградья. Но где бы они ни были, каждый первый день осени к Рудольфу на стол ложилась кипа бумаг: ученики присылали письма. Никто уже не помнил, кто первым из подмастерий Дельбрюка завёл традицию присылать ему обстоятельные доклады о том, что произошло за год после окончания обучения.
Но как-то оно получилось, что Рудольф теперь собирал целый ворох бумаги раз в год. Городские скороходы загодя готовились к доставке, чистя сапоги и отдыхая денёк-другой перед этим: за прошедшие годы у мага в учениках побывало столько людей, что они своими письмами заполняли целый сундук! И не самый маленький сундук, следует заметить.
Получив письма, Рудольф терял – единственный раз за год! – самообладание, ходил по дому, нервно заложив руки за спину, что-то шептал себе под нос. Мало кто мог сообразить: Дельбрюк волнуется! Да-да! С виду невозмутимый маг, прошедший огонь, воду и трёхлетнее перемирие со всеми соседями Лефера (последнее было ужаснее и труднее всего), Рудольф волновался и собирался с духом. А когда солнце клонилось к закату, он наконец-то садился за письменный стол и доставал аккуратный, короче указательного пальца, ножик для писем и…
Рука его едва заметно подрагивала, что лучше всего было видно по кончикам пальцев. Они стучали по рукоятке ножика, словно змеи, которые желают, но не могут обвить отбивающуюся добычу. И вот наконец дичь слабела: Рудольф наконец-то брал ножик в руку – всегда левую – и начиналось священнодейство.
Сперва делался небольшой надрез, поверх сургучной печати. Мэтр рассматривал сквозь образовавшуюся щёлочку буквы с пару-тройку мгновений. Затем ножичек откладывался в сторону, и конверт вскрывался пальцами, прекращавшими дрожать, едва на свет появлялся сложенный вдвое, втрое, а то и вчетверо листок или несколько листков. После чего Рудольф уходил в чтение письма. Едва оно заканчивалось, как Дельбрюк брал в левую руку ножик, и всё повторялось заново.
Действо затягивалось до самой зари, и после Рудольф ещё долго, очень долго сидел за столом, вглядываясь через распахнутое настежь окно в алеющий горизонт. Он, видно, думал, как они там, его ученики, говорят ли правду или подвирают, желая похвалиться перед учителем.
И только дважды за девять лет (сколько был в учениках Ричард) установленный порядок нарушался, оба раза – по вине самих учеников. Письма приходили не от них самих, а от родственников, друзей или городских чиновников. Вместе с серебристыми чернилами в дом приходила смерть: в Двенадцагтиградье принято было в письме сообщать об уходе в лучший мир чернилами серебряного цвета. И только великий человек удостаивался золотого цвета.
Ричард подозревал, что Рудольф специально сперва делал маленький надрез, дабы увидеть цвет букв. Значит, уже несколько раз до его ученичества Дельбрюк узнавал о смерти "птенцов" своих.
Если приходили "серебряные" письма, то все нераспечатанные конверты отставлялись, а Рудольф принимался мерить шагами свой кабинет. После он, не надев (единственное исключение из правил!) шляпы, покидал дом и бродил по улицам Лефера. И хотя час был поздний, никто на улице и пальцем не решался тронуть мэтра: все знали, что в отместку он может сжечь обидчика. А в случае чего наёмники просто переломают кости дураку, и даже в самом дальнем уголке Двенадцатиградья ему не скрыться.
Но в остальные дни распорядок был совершенно иным. Если засыпать было позволено практически в любое время, то проснуться подмастерья (а их у Рудольфа всегда было несколько, самых разных возрастов) должны были с восходом солнца. Это значило, что летом приходилось просыпаться очень рано, зато зимой можно было выспаться на славу.
Потом – короткий урок самого Рудольфа или одного из старших учеников. Обычно это были лекции по основам магии, но могли устроить и урок грамматики. Более всего Ричард любил уроки истории. Если Дельбрюк позволял старшим подмастерьям вести какие-нибудь другие предметы, то историю читал сам, в каком бы состоянии он ни был. Магус помнил, как однажды Рудольф пришёл, истерзанный жестокой простудой, с побагровевшим носом и слезящимися глазами. Всего за час до того учитель едва шевелил языком, а изо рта его вырывались скорее хрипы, чем слова. Но рассказ об истории магии и магов Рудольф провёл без единой запинки, чистым голосом, так, будто бы и не болел вовсе.
А потом начиналось самое интересное…
Когда Ричард едва оправился от усталости и ран, Рудольф привёл его на последний, третий этаж дома. Стены были обиты стальными листами. Но странное дело, они отливали багрянцем… Но не кровавым, нет! Именно такого цвета пламенеющее рассветом солнце, которое встаёт над миром, чтобы даровать жизнь и радость всем его обитателям. Что же это был за металл? Когда Ричард приблизился, он разглядел, что сталь эта имеет оранжевый оттенок.
– Что это, мэтр?
Магус ещё в первый день начал обращаться с таким почтением к Дельбрюку. "Застёгнутый на все пуговицы", этот маг и вправду вызывал уважение. Может быть, что-то было в самой этой походке, в манере держаться?
– Вы, Ричард, никогда не слышали об этом металле. И никогда не услышите. Сюда пошла руда, привезённая из очень далёкого места… Очень и очень далёкого. Земля эта стала дном океана после Великой Замятни. Говорят, его завезли сюда наши предки, создавшие города – опоры Двенадцатиградья. Точнее, Тринадцатиградья… Хотя…
Маг замахал головой, будто бы прогоняя мысли прочь.
– Не стоит Вам, Ричард, забивать этим голову. Лучше займёмся практикой.
Рудольф знаком приказал Магусу отойти к двери, и тот поспешил подчиниться.
Дельбрюк поднял правую руку кверху и элегантно щёлкнул пальцами.
Весь этаж был пуст – за исключением противоположного угла, тёмного, в котором угадывались очертания некоей то ли круглой, то ли квадратной штуки…Ага, это покрывало! Оно не освещалось даже светом ламп, тот словно бы боялся бросить отблеск или малейший лучик на эту вещь.
Покрывало само собой начало сползать, и взору Ричарда открылся…шар. Точно такие же Магус видел на ярмарках: в их глубине гадалки рассматривали будущее и рассказывали о нём за звонкую монету. Шар был тёмным внутри, но край его был прозрачным.
Ричард часто думал, что такова же и сама жизнь человека: кажется, чистая и ясная, и всё в ней понятно, а стоит только приглядеться, как мир будущее становится гадательным, неясным и тёмным, обманчивым и постоянно изменяющимся.
– Вот Ваш первый урок, Ричард. Запомните: магия – это сплав разума человека и окружающего мира. Если человек может – он подчинит себе мир. Если не сможет – то мир подчинит его себе. Я не пожелаю Вам второго и буду надеяться на первое. В Вас неплохой потенциал…Но…Посмотрим, сможете ли Вы удержаться между первым и вторым. Итак, что такое магия? Подумайте.