Экливена уже потеряла счёт времени. Казалось, солнце хотело дотла спалить её, всё время прибавляя жар. Теперь они были одни посреди всей пустыни. Брайдсу-то всё нипочём, но у Ливи вскоре закружилась голова. Очень хотелось пить, дышалось всё труднее, сердце билось очень часто, и тяжело было сфокусировать взгляд.
Бывший телохранитель видел, что его жена не справляется с жарой. Она еле передвигала ноги, шла, сутулясь, и часто падала. Он понимал, что девушка, не привыкшая к хождению по пустыне, слишком перегрелась на солнце. Поэтому парень, не взирая на протест Экливены – хотя, как она в таком состоянии могла протестовать – аккуратно уложил её себе на руки. Для него она не была слишком тяжёлой: и не такие тяжести он поднимал, когда в двенадцать лет его отправили из дворца графа в военный лагерь, чтобы там он выучился и стал настоящим телохранителем. А больше он никем стать не мог, поэтому пять лет трудился до седьмого пота, чтобы затем встретиться вновь с Агатом и служить ему верой и правдой.
А вот Экливене, не привыкшей к изнурительному физическому труду, было по-настоящему тяжело, когда она на своём плече тащила его, больного, по заснеженному лесу после того, как их карета разбилась. Брайдс вдруг почувствовал, что всё повторяется. Сначала она помогла ему справиться с непривычным климатом, теперь настал его черёд.
Ливи иногда тихо поскуливала на его руках. Она уже не понимала, что происходит, но пока ещё сознание не покинуло её. Горячая кожа девушки жгла руки. Брайдсу самому солнце начинало подпекать макушку. Где же эта городская стена?
***
Графиня Аледа находилась в прачечной, наблюдая за работой служанок и дружески беседуя с ними, как такая же, как и они, рабыня. В последнее время она всё чаще стала выходить за рамки субординации. А что ещё ей оставалось делать? Иначе можно было помереть со скуки.
С тех пор, как Брайдс бежал, всё вокруг ей казалось каким-то обыденным. Ну, приезжают гости, ну, устраиваются светские вечера, а без озорных проделок графа с любимым рабом всё не то. Агат как-то пытался в одиночку «испортить» вечеринку, но, по его словам, «без Брайдса это получается банально и не смешно». Наверное, он ещё долго будет приходить в себя после разлуки. Эти два озорника всегда были вместе, веселились вместе, и даже Аледе детские забавы двух двадцатичетырёхлетних парней казались смешными. А уж о том, как они скрашивали день, говорить было бы лишним.
Неожиданно дверь из прачечной на скотный двор дёрнулась и распахнулась, громко ударившись о стену. В помещение шустро вбежала с натянутой до ушей улыбкой молодая девушка, держащая в руках корзину с бельём.
– Госпожа! – захлёбываясь от переполняющих её чувств, затараторила она. – Вы не поверите! Брайдс идёт сюда. И с ним женщина!!!
Все прачки побросали свои дела и с радостным визгом бросились к выходу, чуть не сбив с ног графиню. Та сама была воодушевлена не меньше, но, в отличие от обычных рабынь, могла держать себя в руках.
Тем временем Брайдс вошёл внутрь, пригнувшись, чтобы не задеть головой низкий косяк двери. Как и сказала служанка, на руках он нёс хрупкую богатую особу, необычно белоликую, но уже успевшую обгореть на солнце. Она тихо постанывала. Аледа вопросительно глянула на них.
– Приветствую вас, госпожа графиня, – устало и в то же время радостно промолвил парень, спуская с рук свою девушку. Та с трудом смогла устоять на ногах, всем телом прислонившись к его широкому плечу.
– Здравствуй, Брайдс. Добро пожаловать домой, – лицо женщины окрасила добрая улыбка. – Скучал небось по нам? Позволь взять эту нечастную девочку. Что же с ней стряслось? – Она протянула руку к Экливене.
– Вы не поверите, насколько сильно, – парень осторожно переложил Ливи в руки графини, и та аккуратно взяла её, как берут увядший цветок, чтобы отнести его и поставить в вазу. – Знакомьтесь, жена моя. Она с Севера, поэтому здешнее солнце оказало на неё отнюдь не благотворное влияние. Вы уж позаботьтесь о ней.
– Конечно! Смотри, до чего ты довёл бедную малышку! – негодующе заворковала Аледа. – Разве так можно?! Пойдём со мной, милая.
На фоне высокого хорошо сложенного двадцатичетырёхлетнего телохранителя хрупкая восемнадцатилетняя принцесса казалась очень юной, поэтому графиня сразу стала обращаться с ней как с родной дочкой.
– Постойте, граф сейчас может принять? – поспешил задать вопрос Брайдс, пока женщина с его женой не успели уйти.
– Да, – кивнула графиня, – я попрошу, чтоб доложили.
Она ушла, отводя девушку в гостевую часть дворца. Там, зайдя в первую свободную комнату, графиня уложила Ливи на кровать, и та наконец-то заснула.