Мы поднимаемся на гору в Гхорапани. Это одна из самых высоких точек нашего маршрута. Она находится на высоте примерно трех с половиной тысяч метров. Не так давно здесь появилась ферма «Будхджая». Ее основал майор в отставке Тек Бахадур Будхджая Пун. Пока на этом месте построено лишь несколько небольших крестьянских домов и времянок. Местные жители разводят виноградники и выращивают мандарины.
Нас пригласили в одноэтажный дом с одним помещением. На стене — полки с кухонной утварью. Возле угасающего очага сидел, закутавшись в рваное шерстяное одеяло, старик. Тут же расположились две лохматые собаки и три облезлые тощие кошки. Срываясь с насеста, по дому суетливо бегали куры. Потеснив собак и кошек, с разрешения старика устраиваемся возле очага. Очень холодно, и мы никак не можем согреться. На улице совсем темно, хотя часы показывают лишь четверть девятого. Пожилая хозяйка говорит, что дверь будет открыта до десяти часов вечера, потому что сюда будут «приходить люди». Мы поняли, что попали в непальский «ночлежный дом».
Ночь прошла спокойно. Правда, с непривычки ныли суставы и ломило кости: уж очень жестко было спать на неровном глиняном полу без циновок. На беду все тело мое покрылось какими-то красными пятнами, похожими на укусы. Руки и ноги чесались. Они распухли и отекли.
Друзья проводили меня в больницу, единственную на всем маршруте. Она находилась в деревне Сикха. Это был небольшой сарай. Лишь сильный запах йода напоминал о том, что это помещение имеет отношение к медицине. Лекарь, осматривая меня, сочувственно щелкал языком. За несколько рупий он снабдил меня таблетками от аллергии, завернув их в старую газету, и пузырьком с густой красной, похожей на кровь, жидкостью. Дэниэл окрестил эту жидкость «красной штуковиной». Я усердно мазалась ею и, должно быть, походила на изваяние священной обезьяны Хануман возле Хануман Дхоки в Катманду (обезьяну постоянно покрывают киноварью — символ почитания святыни).
В Сикхе мы побывали в школе — старом деревянном здании с открытыми галереями, выходящими во внутренний двор. Шли занятия. В классах сидели старшие ученики. Во дворе на лужайке занимались малыши. Ребята с любопытством разглядывали нас, а когда учителя им разрешили, они с восторгом сфотографировались вместе с нами.
Из Сикхи дорога пошла вниз. В конце деревни нам встретилась бойкая девушка Комла. В знак особого расположения она предложила мне «стать ее сестрой». Во время обряда, который, кстати, весьма популярен в Непале, основным считается момент, когда «роднящиеся» ставят друг другу тику на лоб. Комла ждала и, лукаво улыбаясь, повторяла:
— Сайли бханун? («Назвать тебя сестрой?»)
Я уже хотела согласиться, но тут раздались голоса Умаканта и Дэниэла, ушедших далеко вперед. Я сказала Комле, что не успею теперь стать ее сестрой, потому что меня ждут товарищи.
— Ну, ладно, — вздохнула она. — Может, в другой раз когда-нибудь… Ведь вы же сюда еще вернетесь?..
Мы тепло простились, и я побежала скорее догонять друзей. Вьючная тропа вилась по горбу перевала. По обе стороны от нее стояли лиственные деревья. Из-под ног с обрыва летели мелкие камни. Неожиданно раздался треск, и что-то тяжелое рухнуло возле деревьев в чащобу кустарника. Я вздрогнула… С дерева свалилась обезьяна…
Мы идем по краю пропасти. Над нами нависает острая скала. Приходится почти ползти, вжимаясь всем телом в стену, и рассчитывать каждый шаг. Одно неверное движение и можно сорваться.
Кеды мои совсем развалились. Я с трудом ковыляю сзади.
— Брось ты их совсем! — Умакант достает из рюкзака свои новые кеды.
— А как же ты? — вырвалось у меня.
— Ничего. Авось мои ботинки выдержат!..
Выручил! Снова выручил Умакант! Я надела его кеды. Они были велики, но по крайней мере в них не хлюпала грязь Гималаев. Мои кеды остались на тропе вместе с другой такой же рваной обувью. Ее много на всем пути от Покхары до Татопани. Да и дальше валяются на вьючных тропах своеобразными вехами старые кеды, бутсы и башмаки.
Кончался наш переход к долине реки Калп-Гандаки. Спустившись глубоко вниз, мы оказались в бассейне этой большой реки. Первым крупным пунктом на новом участке было селение Татопани.
Земля Тхак
Селение Татопани расположилось у реки. Но если из Биретанте открывался вид на соседние деревни, на горы, холмы и леса, то здесь, в Татопани, я почувствовала себя словно зажатой в ловушке. Со всех сторон — каменные утесы и скалы. Вдали — вздымающиеся к небу снежные великаны. Татопани довольно большая деревня. В ней домов пятьдесят. Для здешних мест это много. Дома прочные, двухэтажные. В некоторых на первом этаже разместились лавки. В двух домах через открытую дверь видим сидящих за швейными машинами мужчин. Местные портные. Они обшивают всю деревню и даже шьют кое-что на продажу караванщикам.
Самое примечательное в селении — горячий серный источник. Мы пошли к реке — она за домами. Неширокая, холодная, стремительная. На берегу лежали крупные камни и большие, выше человеческого роста, валуны. Кое-где вдоль реки рос мелкий кустарник. Между валунами и кустарником увидели ямы диаметром около полутора метров, наполненные горячей целебной водой с характерным тяжелым запахом.
Мы постирали в реке свою одежду, просушили ее на валунах. И вдруг нестерпимо захотелось вымыть голову, благо под рукой горячая вода, да к тому же еще целебная. Достали кувшин, я надела купальник. И вот тут-то спутники ахнули: все тело у меня было покрыто страшными волдырями. Друзья искренне сочувствовали мне.
Только теперь они представили себе муки, которые я испытывала, и были так потрясены, что почти не обратили внимания на то, что происходило рядом.
А между тем к естественной «ванне» подошли несколько женщин весьма почтенного возраста. Не глядя на нас, они, кряхтя, разделись и погрузились по шеи в яму. Женщины сразу же перестали охать и вздыхать и как-то даже повеселели.
Местные жители давно заметили чудодейственную силу подземного источника. Они считали его волшебным даром богов. «Татопани» («Горячая вода») назвали они свою деревню.
Здешние жители, особенно пожилые женщины, приходят сюда на омовения как на ежедневную молитву.
В том, что женщины спокойно разделись в присутствии посторонних мужчин, нет ничего удивительного. Непальской женщине мораль не запрещает обнажать тело, когда это необходимо. Например, во время умывания у колонки в городе, у источника или у колодца в деревне, кормления грудью ребенка, переодевания возле дома.
Я смотрела на эту картину и вспомнила совсем другую. Это было в Патане. Как-то я бродила по старым узким улочкам города. Возле одного дома у порога стояли две девушки. Одна, обнаженная по пояс, мыла голову, другая латунным кувшинчиком набирала воду из огромного таза и лила подруге на волосы. Солнце блестело на стенках кувшинчика и таза, играло стеклянными браслетами, освещало обнаженную спину девушки, бронзовую, в капельках воды. Когда я проходила мимо, она неожиданно обернулась, и я замерла от восхищения: лицо, тело девушки напоминали ожившую фреску древних храмов с изображениями богинь и апсар — прекрасных небесных танцовщиц.
Моросил мелкий дождь, когда мы покидали Татопани. Навстречу нам шли два крестьянина. Мы поинтересовались дорогой на Дану. Крестьяне заулыбались и заверили, что она хорошая.