Вспоминая монастырь Цзерок, мы шутили: может быть, наша фляга заняла достойное место среди его сокровищ.
Несмотря на большое сходство во внешнем облике непальских поселений, расположенных в пределах одного этнокультурного района, каждое из них и похоже на своих собратьев, и в то же время несет на себе черты своеобразия, я бы даже сказала, неповторимости. Это ощущение вновь подтвердила встреча с последним крупным населенным пунктом перед Джомсомом.
Среди голых скал над разливающимся руслом Кали-Гандаки перед нами вдруг предстало удивительное поселение. Удивительным оно казалось благодаря необычно белым каменным домам. Таких ярких белоснежных стен мы еще нигде не видели. Казалось, здешние жители хотели, чтобы их дома были ярче самих ослепительных белоголовых Гималаев. А, может быть, яркой белизной своих жилищ они пытались компенсировать аскетическую суровость окружающего ландшафта?.. Ведь вокруг не было ни кустика, ни травинки — только скалы да небо.
С древних времен жители Непала умудряются жить в гармонии с природой. Они многое заимствуют у нее. Вспомним пагоды, непали топи, танцы гурунгов… Нельзя не восхищаться их трогательным отношением к животным и растениям. Я не говорю об уходящем корнями в индуистскую древность религиозном почитании коров и змей — это само собой. Но кроме анималистских поклонений воронам (каг-тихар), собакам (кукур-тихар) в великий праздник Дасайн, кроме заботливого отношения к исчезающим в тераях носорогам (их увековечили на сигаретной фабрике выпуском сигарет под названием Гайнда — «Носорог»), кроме всего этого в статус национальных символов официально возведены похожая на фазана птица данфе (Lophophorus) — с султанчиком на голове, а также прекрасный алый рододендрон лали-гуранс (Rhododendron arboreum). О том, что данфе и лали-гуранс — национальные символы, написано в конституции Непала, в предварительной главе сразу же вслед за определениями конституции, нации, государства, государственного языка и описанием национального флага.
Но вернемся в белокаменное поселение. Как уже было сказано, здесь много необычного. В разные стороны от главной узкой улицы извилисто разбегались узенькие кривые улочки. Белье сушилось прямо над головой, между домами. Дэниэлу эта картина напомнила неаполитанские кварталы… По обочинам мощеных улиц были прорыты маленькие каналы — своеобразная водная система. Дэниэл сказал: «Маленькая Венеция…» Но самым удивительным было название этой тхакальской Венеции — Марфа. Как напоминание о Родине…
В Марфе тоже жили тхакали и тоже зажиточно. Солидно выглядела местная восьмилетняя школа. Она стояла чуть в стороне от Марфы, на открытом, огороженном невысокой стеной участке. В ней были чистые светлые классные комнаты с наглядными пособиями, плакатами, картами. Здесь же находилась хорошая библиотека. Молодой учитель с гордостью показывал нам свою новую школу — и, право же, его вполне можно было понять.
Все, решительно все удивляло и радовало нас в Марфе. Даже бхатти с громким названием «Нильгири павитра хотель» («Священный отель Нильгири»), Нильгири— значит «Голубые горы». Этим древним именем называлась знаменитая горная цепь. «Отель», разместившийся в одной половине помещения, отделенной от очага, предлагал не только уже набившие оскомину рис и яйца вкрутую, но и сладкие воздушные лепешки нескольких сортов и кое-что из тхакальской кухни, в частности вкусную тукпу — нечто вроде густого супа; отварное мясо с мучными клецками.
Во время завтрака в «отеле» к нам за столик подсел уже знакомый нам молодой учитель и повел беседу о жизни здесь и в других районах Непала, о своей высокой миссии, о политике и религии. Под конец он признался, что в бога не верит и в храм не ходит. Это было очень смелое заявление. Чтобы оценить его по достоинству, нужно учесть, что, как уже говорилось, в Непале религиозны почти все, наверное, девяносто девять и девять десятых процента населения.
Воспитание, окружение, пропитанная религией материальная и духовная культура страны, наконец, традиции и даже просто привычки заставляют непальца придерживаться своей веры. Рождение и первое кормление рисом, совершеннолетие и вступление в брак, кончина — все эти вехи человеческой жизни сопровождаются непременными религиозными обрядами. Большие праздники: рождение Будды и поминовение предков, Дасайн, кульминацией которого является День победы богини Дурги над демоном Махишей, Бхаи-тика — Почитание братьев, празднества в честь Индры, Шивы, Рамы и других богов и божеств индуистского пантеона, а также великое множество других — индуистских и буддийских, общенепальских и местных, — неизбежно вовлекают в свою орбиту всех непальцев. Старые и молодые, индуисты и буддисты, неграмотные и образованные, бедные и богатые не могут не исполнить свой долг перед предками, не могут не принять участия в Бхан-тике (даже одинокие находят себе названых братьев и сестер), не могут не пойти в храм к богу-покровителю и не попросить у него отпущения грехов или исполнения желаний. А уж если непалец случайно оказался у наиболее почитаемых святынь, таких, как пагода Шекхар Нараян в Фарпинге, пагода Белого Мачендранатха и пагода Маханкал в Катманду, храм Кришны в Патане, буддийские ступы-гиганты Бодхнатх и Сваямбхунатх, наконец, знаменитый Пашупатинатх, Мекка для индуистов-шиваитов, то тут грешно было бы не воспользоваться таким случаем и не поклониться божеству, чтобы заодно получить его благословение.
Повторяю, сам уклад жизни, воспитание и народные традиции оставляют даже у скептически настроенных и образованных непальцев лазейку для веры; в сердцах — место для религиозного чувства, а в душах — привычку соблюдать религиозные обряды.
Вот почему так удивили меня слова молодого учителя, горячо произнесенные им в темном «зале» за самодельным столиком в скромной бхатти с пышным названием «Священный отель Нильгирт».
Перевалив через горы, мы оказались по ту сторону Дхаулагири и Аннапурны, на Тибетском нагорье. Стоило нам выйти за пределы Марфы, как мы остановились, потрясенные представшей перед нами картиной. Увидели сапфирно-голубой купол неба. Цвет его поразил нас. Во время своего пребывания и путешествия по Непалу я видела разное небо. То затянутое черными тучами и закрытое густой вуалью тумана, когда его в общем-то и не видно и не поймешь, где кончается земля и где начинается небо; то веселое, на котором играют легкие белые облака, шаловливо принимающие форму снежных гор; то бархатное ночное, затканное звездами; то темнеющее в сумерках, с отблесками дивных ярких золотисто-лиловых красок, которым распоряжаются близнецы Ашвины, боги сумерек; то омытое дождем стальное небо, на котором натянут «Лук Индры»— «Индрадхануш» (радуга); то нежное, в розовых лучах рассвета небо богини зари Ушас.
Но такого неба, как здесь, я еще не видела нигде. Дэниэл как-то говорил мне, что над Тибетом оно очень чистое, голубое. И вот голубой купол над нами.
Зрелище неповторимое. Позади нас, до селения Марфа было небо как небо, самое обычное, такое, как всюду. Но впереди, над долиной Кали-Гандаки, над виднеющимися на севере голыми скалами и снежными пиками висело яркое, чистое, сапфирово-бирюзовое небо.
Пейзаж и краски были совершенно фантастическими: желтые скалы с черными тенями и сапфирово-бирюзовое небо… Все это напоминало театральные декорации. Как зачарованные, стояли мы и смотрели на этот безмолвный, прекрасный, пустынный мир. Затем пошли дальше на север. А фантастическое небо наплывало все ближе и смыкалось над нами…
Слева стали попадаться скалы с зияющими на большой высоте пещерами. Когда-то в них обитали буддийские монахи. Потом они покинули свои кельи, и теперь их жилье пустует.
Каким путем попадали в эти недоступные обители люди? По приставным лестницам.