А здесь по-прежнему — «бои местного значения». Но уже чувствовалось, что скоро и тут загремит вовсю. Ночами, а иногда и средь бела дня, грохотали по мосту танки, тянулись тягачи с орудиями, проходили браво на рысях кавалерийские полки. С утра до ночи, как привязанные, висели в небе неуязвимые на высоте восемь тысяч метров двухфюзеляжные «фокке-вульфы». Заметив движение на дорогах, вызывали бомбардировщиков, и опять начиналось — кто кого. Вспыхивали в небе сожженные самолеты, на город, на мост, на огневые позиции сыпались бомбы. Уже не одна, а шесть братских могил горбились на холме у самой дороги — на последних еще остро желтел не слежавшийся песок, на первых, усыпанных редкими цветами, кудрявилась бледно-зеленая травка.
Шли и шли войска на запад, за Сож. В минуту отдыха, в пасмурную погоду расчеты теперь не отсиживались в землянках. Стояли на брустверах, с тайной завистью поглядывая на матушку-пехоту, шагавшую — плащ-палатки вразлет — вроде бы небрежным, а приглядишься — размеренным и спорым шагом.
«Старички» вроде Чуркина ударялись в «философию»:
— Ну и силища нашего брата! Откуда и набралось столько?
— От пены.
— Отойди, Костька! Сгинь, за-ради бога, всегда нос суешь, куда не просят. Это прямо удивительно, Юрьев: три года кровь — рекою, а силы вроде даже больше стало. Чтоб вот так подогнать, широко надо было мозгами раскинуть!
Молодые вели себя иначе.
— Пехота, не пыли! — задиристо орал кто-нибудь. — Что ж ты замурзалась, царица полей? И в платьях все хвосты захлюстаны…
В рядах матушки-пехоты, на мгновение сбившей шаг, замечалось легкое брожение, и тут же доносилось из глубины колонны, веселое, явно издевательское:
— Артиллерии — богу войны пехотинский физкульт-привет! Ба-а, да какая ж это артиллерия? Это ж — пе-ве-о, пока война — отдохнем. Загораете, значит, славяне?
— Ага. После войны отработаем.
— Во-во, пока загорайте. Только поосторожней, чтоб кожа не потрескалась. И девчат нам отдайте, им с вами, лежебоками, скучно. Пока вы тут будете дрыхнуть, мы их под ручку до самого Берлина доведем.
— Вы же в бою носом землю пашете, где вам за девчатами углядеть?
— Гга-а-а!..
— Нажимайте на отдых, славяне, а то скоро победа, некогда будет! — кричала, удаляясь, веселая пехота, но, поравнявшись с братскими могилами на бугре, замолкала. Некоторые — порезвее — взбегали на бугор.
С алых обелисков, из-под желтовато-мутного плексигласа, на них по-дружески глядели безусые парни с артиллерийскими эмблемами на погонах и глазастые, улыбчивые, совсем юные девушки.
Снимала пилотки многострадальная пехота, стояла, скорбно склонив головы, и шла дальше своей дорогой навстречу битвам и таким вот могилам.
«Может, как раз этим ребятам доведется идти по моей Узденщине», — думал Бондаревич, с грустью провожая взглядом удаляющиеся колонны. Сердцем чувствовал: пробил час освобождения его родины, и так хотелось ему быть с теми, кому суждено подняться в атаку в передовой цепи…
Кончался май сорок четвертого…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Объявив тревогу, Чуркин не выбежал, как следовало бы, к орудию, чтобы успеть расчехлить его, пока соберется расчет. Стоял у порога землянки, спокойно раскуривал трубку от древесного уголька. И разведчик в буфер не колотит, не слышно ни команд, ни докладов.
— В чем дело, Осипович? — спросил Бондаревич.
— Приказано: тягачи подать под боеприпасы. Грузить шрапнель и бронебойные, по пять ящиков. Вас вызывает командир батареи.
«На передовой неладно», — подумал Бондаревич, выбегая из землянки.
Ночь была на исходе. В предутреннем небе сонно мерцали звезды. Тишина нарушалась только далеким уханьем пушек. С луга, от Сожа, густо и пряно пахло скошенным сеном, росою, предвещавшей погожий день.
На командном пункте его ждали. Едва вошел — Мещеряков раздавил папиросу в самодельной пепельнице из снарядной гильзы, взмахнул рукой, одновременно и отгоняя дым и приглашая всех к столу, на котором, свисая на все стороны до пола, лежала карта:
— Прошу, товарищи командиры.
Обращение было обычное, но в самом голосе комбата Бондаревич почувствовал что-то настораживающее.
Сержанты обступили стол. Мещеряков поспешно (и это уже было необычно) стал говорить о том, что в районе Шепичи — Пожня противник неожиданно перешел в контрнаступление и теснит наши войска, что там маловато артиллерии, создается угроза прорыва фронта, поэтому некоторым зенитным частям приказано выдвинуться на передовые рубежи, занять противотанковую оборону. Особая сложность заключается в том, что батарея будет рассредоточена поорудийно и бой вести придется каждому орудию самостоятельно.