...Сонька тут же стала командовать: тому сушняка наломать, тому провизию выгрузить, тому помидоры-огурцы нарезать. Сама же шашлыками занялась. Костик костер развел, пока до углей дровишки прогорели, успели пару стаканчиков под витамины да колбаску опрокинуть, за знакомство, и за машину, чтобы ездила и не ломалась. Хорошо сидели, за жизнь заговорили, а там и мясо поспело да зарумянилось. А потом, и дернул же черт за язык, стали решать, кто больше преуспел на работе да в личном плане. Попросту говоря, у кого зарплата больше, да девчонки красивше. Антон, без подруги был, и чтобы в грязь лицом не ударить - стал расписывать, как дела у него идут, а уж приукрасил-то как!
Была у него мечта одна давняя, заветная. Офис светлый, просторный, в центре города, чтобы все в нем под ключ было. Кабинет, обшитый панелями из натурального дуба, стол непременно из последнего итальянского каталога, диван белой кожи, чтоб сесть и до пола провалиться, окна огромные с пыле - и шумоизоляцией, техника всякая навороченная и прочие прибамбасы. В том числе и секретарша с внешностью элитной модели, а еще лучше победительница какого-нибудь конкурса красоты - ему, Антону Невере, от этого только престижа больше. Так вот секретарша: ноги от ушей, улыбка приклеенная, украшение приемной и с достаточным количеством интеллекта, и с томным волнующим голосом, чтобы эдак чирикать по коммутатору или даже лично входя в кабинет... нет... по коммутатору солиднее будет: «Антон Игоревич, к вам посетитель. Мэр в приемной ждет, принять просят». А он в ответ ей так небрежно: «Пусть подождет. У меня важный разговор по телефону с самим». Была такая мечта...
Пить он давно научился - пригубил немного и отставил рюмку, в то время как прочие до дна опрокидывают, а он слушает внимательно, на ус мотает. Как известно, что у пьяного на языке, то у трезвого на уме. А ведь никогда не знаешь, как дело может обернуться. А тут вот не сдержался, растрепал языком про заветное, да еще выдал желаемое за действительное. Парни-то выпили уже немало, однако сразу смекнули, что к чему, на смех подняли. Шуточки посыпались как из рога изобилия.
-- И поднесли нашему Антоше целый офис... на блюдечке с голубой каемочкой.
-- Рожденный ползать, ха-ха-ха, может командовать полетами.
-- Ага, если целый день работаешь, как Антоша, то зарабатывать деньги просто некогда станет.
-- Эй, Неверка, может и меня к себе в офис возьмешь. Не секретуткой, так хоть охранником. Авось пригожусь, -- Димкина шуточка задела по уязвленному самолюбию крепче прочих. Особенно обидным показалось детское прозвище, переделанное из фамилии. Припомнилась и дразнилка школьных лет: «Не Антошка, и не Верка, а ходячая холерка!». Тоже, кажись, продукт Диминого творчества.
Не драться ведь одному против двоих. Да и в потасовках он не силен был. К тому же всегда умел правильно оценивать свои шансы. На трезвую голову похохотал бы вместе со всеми, запомнив все сказанное, а там бы уже при случае отыгрался...
...А да! Я же потом из-за Соньки в край с ребятами поругался. Какого, спрашивается, черта, ей захотелось дурацкий армрестлинг организовать. Ну, ладно, там, Косте и Димке проиграл, но что той, подкрашенной и напудренной фифе, позволил себя "на лопатки" положить -- это явно перебор. Ржали до клик в животе, черти! Да ну, их к лешему. Зачем только я решил до города пешком податься, вот чего не понимаю, хоть убей. Ноги у меня, что ли казенные? А еще обувь новая, елки зеленые, как же я устал!..
...Треть пластикового стаканчика водки сыграла с ним злую шутку - надувшись, Антон поднялся и, буркнув, что ни секунды больше не задержится в этой кампании, где его так все не уважают, неуверенно побрел к лесу. Дима, который выпил чисто символически, все же за руль садиться, а новую машину гробить он пока не собирался, крикнул ему вслед, чтоб не дурил и возвращался. Да не на того напал. Спотыкаясь, Антон медленно пробирался между деревьями, мстительно думая о том, как приятели спохватятся да станут бегать, искать его по всему лесу. Как когда-то давно бегали, разыскивали его мама с бабушкой. А он, двенадцатилетний пацан, обидевшись на них из-за какого-то пустякового запрета, забрался на дерево и сидел, подхихикивал, слушая, как женщины голоса срывают, аукают, его зовут. У бабушки сердце схватило, мама говорить почти месяц не могла. А он доволен был, как же, будут знать, как ему запреты устанавливать.