Выбрать главу

 

            ...Вьюга, метель разгулялись,

            Как в подземелье, темно...

            Лишь только боль, злая ярость,

            Бьются со стоном в окно...

 

            В общем, словно ничего и не было. Был только письменный стол,  корявый листик какого-то черновика, орущий на всю катушку телевизор и написанное впервые в жизни стихотворение...

            Тот новый год четырнадцатилетний Владик встречал в гордом одиночестве. С утра убрал квартиру, хотя и не особенно любил это дело, даже сходил в магазин. К пяти должны были приехать родители, так обещала мама, когда звонила. Полшестого, шесть... семь... начало девятого...

            Конечно, когда предки не зудят над ухом - это классно. Ты абсолютно самостоятельный, над тобой не трясутся, как над ребеночком, не загоняют обедать, не контролируют учительские послания в дневнике, не ругают за испачканные в футбольных баталиях джинсы, не надоедают советами и не мешают, когда приходят в гости друзья. 

Но... когда ты по три-четыре месяца проводишь один в пустой трехкомнатной квартире, когда засыпаешь под монотонное бормотание очередного ужастика, или давишься фаст-фудом из ближайшей кулинарии, или озлобленно воюешь со стиральной машиной, то начинаешь завидовать приятелям, у которых собойка домашнего приготовления, выстиранные заботливыми мамами свитера и рубашки, которые могут просто поговорить с папой, все равно о чем.  С родителями Владик беседовал каждый вечер, продолжительность телефонной беседы меньше минуты: «Как дела? Все нормально? Целую сынок! Будь умницей!». Раз в месяц в разговоре мелькала новая информация: «Отправили перевод! Сходи, получи деньги! Заплати за квартиру и коммунальные! Скучаем!».

            В дальние командировки мама и папа стали ездить недавно. Сначала уезжали на неделю, вскоре дело дошло до нескольких месяцев. Попервости Владька радовался, как же! такие перспективы! А потом ощутил на собственной шкуре вкус «взрослой, самостоятельной» жизни. Но перед родителями держался, не жаловался, не ныл. Не маленький все-таки! А то, что сейчас сидел как на иголках, бегая то к окну, то к входной двери - так это...  потому что новый год. Хочется праздника, елочки, вкуснющего испеченного мамой торта. Обещали ведь вернуться, вместе новый год встретить...

            Телефон затрезвонил в половину двенадцатого. Долгая трель, межгород. Говорила мама, рейс отменили, раньше позвонить не могли, были проблемы со связью. За считанные минуты до нового года чуда не произошло. Никто не позвонил во входную дверь с подарками и радостными криками, что мы пошутили. А Владька ждал...

 

            ...Послышался вдруг за метелью

            Волков затихающий вой.

            За маревом белым серою тенью

            Стая мелькнула стрелой... 

 

            Забыв обо всем на свете, о Новом годе, о не приехавших родителях, Владик строчка за строчкой, строфа за строфой, переносил на бумагу непонятно как зародившийся в нем крик души. Не хотелось ни встречаться с друзьями, ни тащиться на главную елку города, ни хлебать холодное пиво, ни дорогих, купленных специально для родителей конфет, ни новой компьютерной игрушки - стратегия, которую даже ни разу не опробовал. Сидел за столом и писал, быстро, словно боялся потерять мысль. Вдруг если он задержится хоть на секундочку, хоть на полсекундочки, то стих потеряется, пропадет. До этого он ни разу ничего не сочинял, да и было ощущение точно ему кто-то невидимый надиктовывает слова неслышным голосом. 

Никому он свое единственное произведение (да и произведение ли?) не показывал. Будучи подростком, иногда перечитывал, а, вступив во взрослую жизнь, как-то и вовсе позабыл. И вот сейчас тот почти детский стих, хотя детского-то в нем ничего нет, наоборот слишком по- взрослому сочиненный и очень складно, всплыл в сознании так отчетливо, так ярко, будто только вчера случился тот памятный Новый год. Будто только вчера поставил последнюю точку в стихотворении.

 

            ...Душа всегда непокорна

Слаба, вместе с тем и  сильна.

Под ветра скрежет минорный

Над миром взлетает она...

 

            Владик уставился в боковое окно, смотрел равнодушно, отрешено, безучастно... и не видел ровным счетом ничего. Первым и единственным, давно написанным и позабытым стихотворением, словно стальной, надежною ширмой он отгородился от всего мира, от всех человеческих чувств, желаний, стремлений, эмоций...