И Владик Серов, светский журналист, завсегдатай популярных клубов, свой человек в любой тусовке. Поначалу, да, его привлекала ночная жизнь города, манила своей загадочностью, заигрывала своей изысканностью. Кто живет ночью, тот не такой как все, тот лучше, круче. Полгода копил деньги, купил профессиональную камеру, маленькую, компактную. И в одночасье из участника ночного действа превратился в наблюдателя, который все видит, и все может оценить по достоинству. Линза камеры сыграла роль розовых очков, только с противоположным эффектом. С глаз спала пелена щенячьего восторга. Нет никакой мистификации, нет никакой феерической красоты и небывалой избранности. Есть только примитивные инстинкты, низменность, и банальность, которыми кичатся и с особенным удовольствием выставляют на всеобщее обозрение.
Владик пользовался случаем. Пьяные рожи раскрученных певцов, заигрывания и надутые губки, и горячие объятия лощеных мальчиков с налетом голубизны, стервозные красотки с радостью перетряхивающие перед камерой нижнее белье свое и чужое, дикие выходки, не желающих «выпадать в тираж» стареющих шоуменов. Он фиксировал на минидивишную кассету, с мрачным удовлетворением и изощренным чувством черного юмора. Легкая камера не мешала тусоваться, заводить новые знакомства, поддерживать старые связи. Перед «своим» звезды не стеснялись, отрывались на всю катушку.
Владик снимал, ехал домой, на скорую руку под крепкий кофе сочинял закадровый текст, сам монтировал, быстро. Клиповая нарезка, в нужные места живые лайфы, вместо матерных словечек целомудренное «пип». К каждой сплетни добавлял толику собственного видения ситуации, к каждой интриге закулисного мира присовокуплял особый характерный штришок, каждую изюминку снабжал перчинкой.
Его называли «желтым хроникером». В телекомпании его ценили за актуальные сюжеты, где было много злословия, «постельных» подробностей, и зрелища, отвратительного по своей сути. Но зрителям нравится именно такое: циничное, откровенное, дерзкое, насмешливое. Когда можно натереть языки до мозолей, когда можно упиваться разгульем, не покидая насиженного кресла. Программа «Серая вечеринка» выходила ежедневно, в прайм-тайм ночного эфира, с бешеным рейтингом. Звезды ценили Влада, засветиться в его «вечеринке» -- значит гарантировать себе очередной виток изощренной скандальной популярности.
И никто не догадывался, как сильно Владик презирает их всех вместе взятых. Как нарочно издевательски выставляет все малоприятное и порочащее, как унижающе расставляет акценты. Видимо, парень был все же талантливым тележурналистом, за внешним антуражем, внутренней подоплеки никто не угадал. Хотя нет, Ленка разглядела.
Владик как раз стал делать «Серую вечеринку», и Стрелова ездила вместе с ним на съемки, писала остренькие комментарии. Серов потом садился за монтаж, а Аленка падала без задних ног на раскладное кресло. Часам к одиннадцати утра тридцатиминутная программка была сделана, просчитана и записана на диск. Влад ложился спать, а Аленка отвозила готовый продукт Бролю. Хорошие были времена, абсолютно свободный график. Всех все устраивало, только однажды Ленок, смущенно краснея, путано попросила отпустить ее на освещение «дневных» культурных событий.
-- Почему? - Владик не обиделся тогда, просто удивился: деньги неплохие, работка не обременительная.
-- Понимаешь, противно. Все друг друга обговаривают, выливают цистерны помоев... почем зря. Из кожи вон лезут, чтобы выделиться.
-- Так везде то же самое, -- Владик искренне рассмеялся.
-- Да, только ночью все стесняют меньше, -- помолчали, и вдруг Аленка спросила: --А тебя самого разве не коробит? Ты же ведь сам смеешься над ними?
Такая проницательность двадцатилетней девчонки Влада поразила.
--Да, смеюсь, потому и делаю вечеринку. Надо же как-то развлекаться. На свой лад.
Ленка Стрелова смогла разглядеть в нем изнанку, и Влад не стал больше перед ней притворяться, надевать опротивевший полушутовской колпак.
Среди тусовщиков и знаменитостей невралгия считалась модным диагнозом. Ах, как же душой болеть за творчество. Это прекрасно, об этом можно говорить без устали, это можно выпячивать без зазрения совести. У Владика тоже была невралгии, заработанная в студенческие годы, -- накатывавшиеся без причины боли под ребрами. Своей хворью парень не козырялся, наоборот целый месяц старательно травился таблетками. Потом послал подальше всех невропатологов со всеми курсами модного лечения. У болезни был один единственный плюс - чтобы чувствовать себя отдохнувшим парню требовалось для сна всего пара часов. А остальное временя можно было распределить в любой пропорции между светской хроникой и написанием значительного эпического произведения, с глубокими философскими вставками.