Парочка постепенно стала отдалялась от Андрея - слышимость становилась все хуже и хуже. Прохоров уже был готов забыть и об этих прохожих, и о нахлынувшем чувстве стыда и раскаяния, сам тоже нажирается по поводу и без... нет, минуточку, причина-то есть! когда до него долетел пронзительный женский крик.
- Спасите! Люди добрые! Убивают!! Сереженька, родненький, голубчик мой, ну скажи что-нибудь? - рыдания сотрясли воздух.
- Да мертв он, можешь не напрягаться! - отозвался хриплый, сухой голос.
- Иван? Ты? Ты... ты... ты зачем его убил? - прерывисто дыша, спросила женщина.
- Затем что надоел он мне, все у нас на дороге стоит, как прыщ, как бельмо... - жестко и громко отвечал Иван. - Ты знаешь... я ж тебя люблю еще со школы, а этот скотина жизнь тебе ломает. Тьфу, ломал. Галюня, родная, тебе со мной лучше будет.
- Что? С тобой?! Чего придумал. Ирод, урод! - забыв о том, что перед ней убийца, Галя начала смачно чихвостить того в хвост и в гриву. - Да я лучше яда наглотаюсь, чем с тобой, козлом, жить. Да по тебе психушка плачет. Еще со школы плакала...
-Замолкни, дура! Чего разоралась?! - мужик терял последнее терпение. - Или, может, заткнуть?
Угроза не подействовала, Галина всхлипывала и бранилась, грязно, неистово. Тогда Иван совсем сорвался:
- А ну-ка ложись! На землю ложись, сука!. Живо! Я тебе счас покажу урода. Я тебе покажу, больницу!
- Что? Да пошел ты! - женщина и не подумала повиноваться.
- Ага, по-хорошему, значит, не хочешь. Противен я тебе, значит?! Он, что ли милее?! А ну ложись быстро. Зарежу!
Андрей порывался встать, помочь женщине, у которой на глазах убили мужа, и которую, судя по всему, собирается изнасиловать, а возможно, и прикончить какой-то ненормальный. Прохоров напряг все свои силы, поднялся, сделал несколько шагов, и, зацепившись о какой то ящик, упал, больно ударился головой о скамейку. Сознание пропало. Когда оно вернулось, занималось утро, на востоке едва посветлело небо. Способности двигаться и соображать у Прохорова постепенно восстановились. В голове сразу всплыли ужасающие события ночи.
Поначалу Андрей подумал, что ночной кошмар ему приснился, привиделся с пьяных глаз. Но потом он увидел недалеко от дороги темные очертания человеческого тела. Подбежал ближе и ноги подкосились. На траве противоестественно выгнувшись лежала та самая Галюня, чей голос он слышал этой ночью. Заострившиеся черты лица, засохшая кровь на виске и в уголке губ. Не веря себе, Андрей схватил женщину за руку - проверить пульс, и отшатнулся, обжегшись мертвящим холодом. Прохоров огляделся, ожидая увидеть еще один труп, но прикокошенного муженька поблизости не наблюдалось, очевидно, мужик проспался и слинял по добру, по здорову.
Андрей с трудом припомнил, что надо бы вызвать «скорую». Нет «скорую» уже поздно, надо звонить в милицию. Да куда угодно позвонить, позвать на помощь, постучаться в ближайший дом. Но вместо этого затравлено осмотрелся по сторонам, и, стряхнув оцепенение, пошел быстрым шагом, через сто метров сорвавшись на бег...
Не разбирая дороги и не видя ничего вокруг, Андрей несся сломя голову, мчался так резво, как никогда в жизни, словно соревнуясь в быстроте с ветром. Он бежал от себя... Споткнулся, полетел через голову и остался лежать ничком, уткнувшись лицом в мягкую траву, и содрогаясь от отвращения к самому себе. Невольному пособнику убийства. От стыда и отчаяния все внутри переворачивалось. Он же мог вмешаться. Да, может, одного удара кулаком было бы достаточно, чтобы угомонить полоумного Ивана и несчастная баба осталась бы жива. А он валялся как тряпка, а потом вообще как последний трус скрылся, удрал как соучастник, как злоумышленник, не желающий светиться на месте преступления.
В траве Андрей валялся долго, то мысленно, то вслух матерно кроя себя последними словами. Давно за полдень перевалило, когда Андрей встал, отряхнулся кое-как и поплелся к дороге, проголосовал. Какой-то дачник, остановился по доброте душевной, оглядел с сочувствием и подкинул до города, ни копейки не взяв.