Запах гари он почуял на перелеске. Ветер поменялся, и у Вигаря слезы из глаз прыснули -- до того сладковато-приторным был дух. Он побежал, ног не жалея, падал, жадно хватал пересохшими губами пригоршни рассыпчатого снега. Пепелище было еще теплым, кое-где курились дымки, уродливо щерились оскаленные черепа, чернели выгоревшие кости. Мальчишка захрипел страшно, повалился ничком. Ужас и боль душили его, но еще горше жег стыд - он понимал, что даже если и найдет убивцев, то посчитаться с ними ему не силам.
На стоянку татей Вигарь наткнулся на пятый день своих блужданий по лесу. Мальчишка, на вид лет десяти отроду даже и с луком за плечом, показался им безобидным. Тем более что на спрос ответ разумный дать он не мог, мычал, руками размахивал. Мужики быстро выяснили, что малец все понимает, лишь сам не говорит. Так оно и к лучшему, языком попусту трепаться не станет. А выглядит жалко, такого и в град на торг отправить можно, и на дорогу первым выпустить, дабы путники не заподозрили чего, да и на двор постоялый послать скоморошничать, чтоб приглядел - кто серебром швыряется, да у кого в кошеле золоту тесно.
Немого накормили, свитку рваную кинули, дабы ночью не мерз. Мальчишка прижился, тати потихоньку приноровились разбирать его знаки, а Вигарь тайком от всех в лесу схрон сделал для добычи и заполнял его потихоньку. Татем быть он не хотел, уж больно плохо они кончают, а вот поднакопить рухляди следует, дабы не на пустом месте хозяйством обзаводиться. Только вот петлю у кистеня обновить все же надобно, а то, не ровен час, и постоять за себя нечем.
Андрей лежал, подложив руки под голову, равнодушно скользил взглядом по покачивающимся веткам, и напевал в полголоса:
Ты открой мне правду, надзиратель,
Прутья клетки научили меня слушать
Мы сидим с тобою вместе, чего ради?
Скажи правду, я тебе не плюну в душу...
-- Шансонист чертов, -- Роман скривился, как от недозревшего лимона, -- только блатняка для полного счастья и не хватало.
-- Не нравится - уши заткни, -- хмуро бросил Влад. Репортеру было интересно: откуда Прохоров знает такие песни, вроде их нигде раньше не крутили.
Ты со мною делишь боль и радость
В узкой камере - три шага в поперечнике
У меня своя вина, у тебя своя награда
И под дых ты бьешь со всей сердечностью
-- Блин, завел волынку, - -Чудаков демонстративно отвернулся, -- и так тоска... хуже смертной, а ты еще воешь.
Ты открой мне правду, надзиратель,
Годы в клетке приучили меня верить
Не боись, меня смирили двое, что держали сзади
Да кровенит лоб разбитый об стальные двери
-- Да ты заткнешься, бога душу твою мать?! - Романа словно подбросило, он кричал, бешено сжимал кулаки. Андрей невозмутимо продолжал:
У тебя нет приговора, надзиратель, ты на воле
Но колючкой ограничен выбранный тобой простор
Нет лекарства человеку, что вовек тюрьмою болен
Есть стрелок, который может перервать наш разговор
-- Послушай, -- внезапно совершенно спокойно произнес Роман, -- мы и так... не пойми в какой жопе, так чего ты доканываешь? А?
Андрей приподнялся на локте:
-- Это слова смертника, у которого безжалостно отобрали последнюю надежду. Ты никаких параллелей не находишь?
У оператора начался нервный тик. Аленка тихонько всхлипнула. Антон Невера подтянул колени поближе к подбородку: если поверх напялить куртку, то, казалось, становится немного теплее. Влад простужено шмыгнул носом. Свою кожанку днем он великодушно обменял на куцую Аленкину джинсовку, и основательно промерз. Девчачья курточка мало того, что не грела, так еще и не застегивалась, хотя он никогда не отличался ни габаритной мускулатурой, ни плотным телосложением.