Выбрать главу

       В один прекрасный момент «башня» рухнула, люлька раскачивалась как детские качели, Сергей Петрович умирал со смеху. Мужики почесали ушибленные места, спешно перекурили, и, перераспределив роли, решительно принялись доставать люльку. Теперь на спинах балансировал самый худой, правда и ростом он был пониже прочих. Чтобы компенсировать этот недостаток, маляр стал резво подпрыгивать, коллеги его энтузиазм не оценили - резко вывернулись, выпрямились. Прыгун при этом как-то ухитрился ухватиться одной рукой за низ люльки, помахал ногами в воздухе, случайно заехал зазевавшемуся товарищу по уху, и бесславно ухнулся вниз. Последовавшие за этим речевые обороты стали настолько изощренными и цветистыми, что гендиректор, просто заслушался. Настроение поднялось, но до конца досмотреть занимательное представление не удалось: приехал эвакуатор, оттащил бэмвэшку, и Сергей Петрович, с почти часовым отставанием от своего расписания, выехал на работу. 

***

        -- Сударь, вы далеки от себя в гриме! -- да, фейс был хоть куда и, главное, все натуральное, ни грамма косметики. Рожа опухшая, под глазами черные круги, в зрачках пугающая муть, в голове болезненный осадок похмельного синдрома, на подбородке и щеках трехдневная щетина, которую и при большой натяжке не назовешь легкой небритостью. Да, в таком виде женщинам явно не понравишься. Да и не больно-то хотелось. Даже смотреть не мог на них, каждую с Леськой-Алеськой сравнивал. У этой волосы шикарные, только с лаком девица переборщила, волосик к волосику прилизан-приклеен, а Алеська никогда укладок искусственно не делала, после обычного расчесывания у нее получалась пышная легкая прическа. У той глаза карие, завораживающие, Алеська тоже кареглазая, а если против солнца стояла  -- глаза, как янтарь, золотом сверкали. Эта на каблуках вышагивает, цокает, как лошадь подковами, Алеська же, казалось, не идет, -- летит, быстро, стремительно. Бред... бред сивой кобылы, нельзя так жить, нельзя вспоминать.  А стандартная доза алкоголя бывает и не помогает. Иной раз и две бутылки выхлещешь без закуси, а ни в одном глазу.

       Андрей тяжело вздохнул, отвернулся от зеркала. Прежде частенько смеялся над анекдотами типа «возвращается муж из командировки...», и никогда не думал, что сам окажется в роли вышеупомянутого супруга. Все как на сцене, только вот не было ни напускных эмоций, ни страстных выкриков из дешевых мелодрам. Пока он стоял, словно пришибленный, мучительно пытаясь сообразить, что сказать или сделать. Алеська молча встала, спокойно оделась и, не произнеся ни одного слова, ушла. Только услышав жужжание лифта, Андрей опомнился, ухватил за загривок незадачливого любовника, тоже малость подрастерявшегося от  неожиданной встречи,  выволок на площадку и пинком спустил с лестницы. Шмотки выбросил следом. Пару недель пил по-черному, а когда протрезвел, обнаружил повестку в суд. Развелись тихо, мирно, на половину квартиры Алеська претендовать не стала, за вещами своими не приехала, и вообще, даже слова ему не сказала. А он ведь ждал, надеялся. Ей достаточно было просто вернуться, ничего не объясняя, он бы простил все и всех на сто лет вперед. Но она всегда поступала неожиданно, предсказать, что она скажет или сделает в следующий момент, было невозможно, да он и не пытался, просто любил, вернее, боготворил эту взбалмошную девчонку, которая могла поцеловать или влепить пощечину, рассмеяться или обидеться невесть по какой причине.

       Уже третий год пошел, как они в разводе, и как он собрал самолично все ее вещи, вплоть до маленького флакончика с ландышевым маслом, и отвез на квартиру ее родителей. Но до сих пор с ужасающей четкостью представляется ему, что на специальной полочке в ванной под зеркалом лежит ее огромная деревянная расческа, в спальне на тумбочке уютно устроилась плюшевая полосатая кошка со смешно торчащими усами, на дверце встроенного шкафа со внутренней стороны висит теплый халат, вышитый золотистыми драконами. Она была во всем, в каждой вещи, о ней напоминал каждый предмет. На диван она любила падать спиной, раскинув в стороны руки, в кресле часто сидела, по-турецки подвернув ноги, читала только лежа на животе, всегда громко включала музыку, постоянно пританцовывала, что-то мурлыкала под нос, вечно придумывала себе кучу совершенно ненужных дел.