Настала ночь — он всё еще бежал. Орды обнажённых коралловых рифов указывали путь под лунным светом, не давая повернуть с дороги. Тысячи и тысячи простейших организмов — планктонов, биолюминесцентных водорослей и морских моллюсков освещали целый океан. Они светили только ему, переливаясь из-за волн, завораживая ещё сильнее, чем любой в мире закат, пока тысячи и тысячи рыб, проплывающих по обе стороны баррикад, вырисовывали на этом холсте поразительные в своей плавности узоры, что тут же исчезали под новым и новым светом. О, но и сами рыбы — своим разнообразием они могли поразить наповал даже самое богатое воображение. И все они были свободны. Живы и вольны плыть туда, куда пожелает их душа. И он чувствовал это. Каждое дуновение ветра усиливало его жажду увидеть, что скрывает за собой эта дорога, и он бежал ещё быстрее…
Незаметно для всего мира наступило утро. Солнце не показывалось из-за грозных туч и без часов не представлялось возможности определить, какое же сейчас время суток — столь тёмным и зловещим был бесцветный горизонт. Но он не заметил этого. Не заметил, как в своём порыве пробежал более тридцати семи морских миль. Не заметил, как начали подкашиваться его ноги, а бег сменился усталой, очень неспешной ходьбой. Не заметил, как дорога, по которой он так уверенно шёл, начала медленно сужаться.
Лишь к середине дня, когда длина пройденного им расстояния перевалила за пятьдесят миль, он понял, что ноги его по лодыжки погружены в воду. Он не мог сказать, когда именно произошло это изменение — оглянувшись назад, он не увидел дороги, не увидел и её отражения в морской глади — только бесконечный океан, простирающийся до самого горизонта.
Тем временем ветер усиливался. С неба начали падать первые капли дождя. Обещанный всеми предзнаменованиями шторм не заставлял себя ждать. Вдалеке, на линии моря и небес закружились тайфуны — огромные струи воды пронзали тучи и исчезали во тьме дня так же стремительно, как и появлялись. Паника овладела его сердцем. Ему мерещилась земля. В каждой тени он видел спасенье и в каждой тени он видел смерть. Порой его посещала мысль о том, что лучше сойти с дороги и плыть в интуитивно правильном направлении, но он откидывал её, ибо это был бы смертный приговор, подписанный им же самим.
Вода поднималась. Ниже колен уже бушевало море. Идти становилось всё труднее, а искать заветную тропу — тяжелее. Но сужалась ли на самом деле его дорога? Уходила ли вглубь? Нет. Ему повезло и не повезло одновременно — на своём острове и последующем пути он встретил сизигийные приливы — с мощнейшим спадом воды, а затем столь же мощным набором. И тогда время было не на его стороне.
Вокруг поднимались сильные волны. Порывы ветра вздымали воду ввысь и обрушивали её на гладь океана со страшной силой. Ноги не слушались его — уже выше колен добралась эта мутная вода, и останавливаться она не собиралась. Впрочем, как и незваный гость, упрямо шедший вперёд, наперекор океану. Свист ветра, словно лезвие, резал уши; громкие раскаты волн, будто бичи божьи, били по обе стороны от тропы, а те самые тайфуны — хранители великой опасности и непостижимой силы стихии — приближались всё ближе и ближе, тенью нависая над маленьким человеком.
Вода поднялась выше пояса. Казалось, что плыть теперь было бы куда быстрее, но он понимал, если он оторвёт обе ноги от песка, то течение тут же унесёт его в открытую воду, где первая же волна станет его последней. Шаг за шагом, он преодолевал беспощадно малые расстояния для мореплавателя и огромные для простого смертного. Да, он давно сбился со счёта расстояния, но сейчас каждый шаг оценивался им, будто был решающим. Борясь с течением, волнами, порывами ветра, он всеми силами держался непроглядной дороги. И пока он дышал, казалось ему, будет так.
Но океан не заставил себя ждать. В тот миг, когда прилив уже заливал ключицы путника, огромная волна накатилась на него, навсегда лишив возможности ступить на сухую землю. Закрутив, она понесла его в океан, где множество душ уже давно покоилось на илистом дне, поросшем водорослями. Каждый вдох казался ему вызовом. Каждый глоток свежего воздуха вырывался у океана с нечеловеческой силой. Он тонул и всплывал, умирал и рождался заново, гонимый и оглушенный волнами. Словно феникс, восставал он из пепла и снова летел на пламя, над коим так бурно кипела свирепая вода. Его спина была изрезана о мелкие рифы, глаза болели от солёной воды, а каждая рана — даже самый маленький порез — ужасно пекли от неё же, но он чувствовал только одно: его уносит от его цели прочь.
Но вдруг, спустя целые вечности борьбы, кто-то остановил время в том аду, и всё замерло в умиротворении — на долю секунды в его глазах блеснул слабый свет. Снова. И снова. Он видел землю. Видел так близко, как только мечтал увидеть. И на этом клочке земли что-то блестело на свету, пробивавшемся сквозь тучи. Прежде, чем небо затянуло непроглядной пеленой, а его самого захлестнула волна, он понял, что это было — так блестел уголок таблички из-под его лодки. Оставленная на вершине скалы, застрявшая в ней, она, несмотря на порывы ветра, всё так же вещала: «Пассат».
Небо почернело. Почернело и в его глазах. Сквозь тьму воды, за наступлением которой последовала резкая головная боль, он не видел абсолютно ничего. Закрученный водоворотом, он очутился посреди мертвецки спокойной бездны, весь шум ада, коим стал океан, превращался лишь в тихий, едва-едва слышимый монотонный стук — единственный ориентир среди всей той темноты.
Выход был только один — плыть. Куда угодно, как угодно, но плыть. Так он и сделал. Рассекая руками черноту океана, он тешил себя лишь одной надеждой: ещё несколько секунд, и он всплывёт на поверхность. Его руки колотились в том же ритме, что и его сердце. Всё быстрее и быстрее. Быстрее и быстрее. Секунды превращались в целую вечность, пока он наконец не ощутил это: кончиками своих средних пальцев, он, под толщами воды и непроглядной тьмы, перебирал песчаное дно — приплыл не в ту сторону.
Он попытался собраться с силами и оттолкнуться от песчаной глади, но не смог — его ноги, соприкоснувшись со дном, на нём и остались. Его тело больше не принадлежало ему. Его разум больше не воспринимал его. И там, в этой тишине лишь биение его сердца доказывало ему самому, что он жив.
Через несколько секунд в его лёгкие полилась прохладная вода, а в голове наступила эйфория. Последнее, о чём он успел подумать: «А что бы я делал, так и не найдя земли на этой дороге?»