Но мальчишки не пришли, народ и не заволновался, ну пропали, может, куда провалились или оступились-горы, они коварные. Только приехавшие два бородача дотошно искали следы ребят, да никто ничего не знал про них, все пожимали плечами, так и уехали бородачи ни с чем.
А по дороге в сторону Киргизии неспешно брели два заросших, чумазых пацана, иногда им удавалось немного подъехать, иногда они подметали или убирались в придорожных забегаловках за еду, и даже Маринка не узнала бы в этом чумазом пацаненке своего сына. Казалось бы, бредут бесцельно пацаны, но Валик, крепко запомнивший слова баб Шуры, шел к одной цели — к железной дороге.
Маринка провалялась без сознания десять дней, пришла в себя рано утром. В голове был туман, перед глазами тоже, она тупо уставилась в потолок, мучительно вспоминая:
— Кто она, где она??
Услышала чьи-то шаги, над ней нагнулась пожилая женщина, вроде как узбечка??
— Марина, ты меня слышишь?
— Марина — это я?? — вяло подумала Маринка. — Да! — еле слышно просипела в ответ.
Бабка напоила её, вздохнула, жалостливо посмотрела на неё:
— Поспи пока!
Маринка засыпала и просыпалась, понемногу вспоминая, кто она. Вот только никак не могла понять, где она и почему не в больнице?? Начала понемногу говорить с женщиной, та ничего толком не говорила, обещая рассказать, когда она сможет хотя бы сидеть.
В каком-то из снов, приснился… сын, Петька, Петюня!!
Судорожно хватая воздух, она проснулась, ясно вспомнив, как и почему она очутилась здесь. Была страшная истерика — она выла и мотала головой по подушке, куда-то рвалась, пыталась вскочить.
— Жить не хочу, не буду!
Испуганная её истерикой женщина едва сумела напоить её какой-то заваренной травкой.
Маринка, проснувшаяся после этого, стала совсем другой.
Её ничего не интересовало, она ни о чем не спрашивала, полностью уйдя в себя. Приехавший посмотреть на неё Саид пытался разговорить её, как-то растормошить — она безразлично отвечала только «Да» или «Нет».
— Марина, твой обидчик жестоко наказан, ты слышишь? — пытался вызвать у неё хоть какую-то реакцию на свои слова Саид.
— Да!
— Марина, ты не хочешь о нем говорить?
— Да!
И так постоянно. Саид отчитался Зверю:
— Бабенка стала никуда не годной, скорее всего, улетит крыша, никаких реакций.
— Так может такая безразличная вон орлам сгодится, все равно же — женщина.
Саид помотал головой.
— Это все равно что труп трахать, да и скорее всего, не получится и такое. Есть у неё одна ярко выраженная реакция — я специально при ней травку закурил, как её рвало, едва унюхала запах. А у нас тут все этим запахом пропиталось, зачем блюющая постоянно баба.
— Может, пройдет у неё все? Пусть пока там у Мухи поживет.
Но ничего не менялось, Маринка все также равнодушно отвечала двумя словами на всё, так же жутко рвало её при запахе травки, и так же равнодушно она восприняла свою беременность, дошло как-то в один из дней, что ставшая сильно чувствительной грудь сигналит о беременности.
Твердо знала, что родится урод — она-то все эти дни была под кайфом, или очень больной, да и зачем пускать на свет не нужного никому ребенка — сама себя матерью она не видела, ей было все равно, что с ней станется — затрахают её до смерти, или же прибьют, жалко, тот, который был в России хорошим, не добил её.
Все это проходило у неё в мозгах, ну, как бегущая строка в телевизоре.
Равнодушно же пришла к выводу, надо пойти утопиться. Жутко исхудавшая, с ввалившимися глазами и щеками, она абсолютно ничем не напоминала ту прежнюю, нагловатую-хамоватую Маринку.
Даже доведись ей чудом попасть домой, что ей там делать? Сына нет, отец однозначно не станет жить с ней вместе в одной квартире, мужики? После всего случившегося она их просто не воспринимала, выход был только один — утопиться.
Знала она из разговоров, понимала кой чего из их речи — что километрах в десяти есть горная речка с быстрым и холодным течением, но план пришлось немного отложить, случился выкидыш.
Она ничего не делала, просто встав утром с лежанки — где её роскошная двуспальная с двухсторонним матрасом кроватка? — резко дернулась от прострелившей низ живота боли, и из неё полилось…
Муха, шедшая к ней в закуток, охнула, что-то запричитала, уложила несопротивлявшуюся Маринку обратно и начала суетиться. Поила её какой-то дрянью, приезжал встревоженный доктор Саид, делал какие-то уколы, ей было все равно, она твердо знала — все равно пойдет к этой реке.
Саид, никакой не Саид — явно славянских кровей не сдержался: