Коля уже и не вспоминал, что Валик не родной — они оба были его.
Выходные проводили в деревне, помогали своей бабуле во всем — и копали, и сажали, и поливали. Коля умилился, глядя, как Петька старательно отодвигает маленькую худенькую Шуру от ведер с водой.
— Бабуль, иди лучше компотику свари, что-то так пить хочется.
— Петь, да я уже кружка наливала.
— Баб, принеси, а?
А сам пыхтя, упорно тащил воду к грядкам.
— Ай, шайтан, зачем обижал меня? — всплескивала руками Шура, а внук заливисто смеялся, и неуклюже обнимал её:
— Баа, я к осени тебя перерасту, точно!
Они с Валиком неделю назад сильно ворчали на неё, когда она в разговоре обмолвилась, что домой пора.
— Где твой дом, хибара та — пни и развалится? — Ругался Валик. — Кому ты там нужна?
— Но я вам чужой??
Тут не выдержал Петька:
— Ты не чужая, ты наша единственная бабуля, не надо тебе никуда уезжать.
— Но как же..??
— Никак же, а мы тебя никогда не отпустим!!
— Но дед ваша что скажет??
Коля, зашедший в кухню, сказал кратко:
— Не дури, Шур, никуда ты не поедешь, если устаешь от нас — вон, в деревне живи, а мы будем приезжать к тебе.
Она заплакала, а мальчишки, усадив её на диван, подлезли к ней с двух сторон:
— Ты кой чего подзабыла, — заворчал Валик. — Обещала на моей свадьбе станцевать.
— Не помню такой?
— Обещала, обещала, когда я ногу сломал и скулил, а ты меня успокаивала. Мы тебя слушаться будем, Петька вон ща заревет.
— Петинька, ни надаа! — тут же всполошилась бабуля.
Лидуня выпала на месяц, у неё родилась внучка и она нянчилась где-то в Сибири. Марк занимался обустройством квартиры после ремонта, звонил, пару раз заезжал, сходили с пацанами в пиццерию. Марк ждал Лиду, а в июне прилетали их «китайцы», про Маринку пока была тишина.
Прилетел Лешка Костарев, сильно изменился парень после пережитого, Коля хотел бы поверить, что и Маринку жизнь побила-поколотила, но зная её упрямство и стервозность, только тяжело вздыхал.
— Носовская натура, моя и бабкина!!
Весь июнь после школьного лагеря зависали на речке. Коля радовался, пацаны старательно запоминали все и к концу месяца неплохо держались на воде. Петька все так же тянулся за Валиком, а Валик… из него вылуплялся лидер.
Как-то незаметно соседские пацаны тоже потянулись к нему, родители их были рады. Валик — парнишка серьезный, на всякие подначки и дурь не поведется!
Баб Шура прочно засела в деревне, все её цветы-овощи дружно росли, она шуршала с раннего утра и допоздна, в огороде и в палисаднике не было ни травинки, да и в доме все блестело и сверкало.
Володя прозвонился. Коля поехал до них:
— Все точно, этот Демид, про него все правда — живет уже четыре года где-то в горах, раз в три месяца появляется внизу, покупает продукты, всякие хозяйственные и бытовые товары, звонит домой, ни с кем и ни с чем не связязан. После выздоровления совсем не курит, мужик положительный, инженер-механик, много чего умеет.
Паспорт решили передать через Хамзу, посылать с кем-то опасно, кто знает, не ищут ли её эти бородатые, почтой тоже не надежно. А у Хамзы повод есть — дальнего родственника навестить собрался со своей матушкой.
— Пошлем весточку этому Демиду, встретятся случайно как бы.
Коля кивнул:
— Схожу деньги сниму. Надо и Хамзе, и Маринке на билет, где мужик возьмет, не работает ведь, и так почти год кормит её.
Мальчишки уехали на море, Коля, отдав паспорт и деньги Володе — у того быстрее и толковее получится, стал ждать, что из всего этого выйдет. Он упорно думал, как и что будет, появись дома Маринка, но четко знал:
— Ни внуков, ни Шуру в обиду не даст!!
Скорее всего, со скандалом или как ещё — пусть идет, живет в своем любовном гнездышке. Он очень сомневался, что Петька будет с ней вместе, слишком сильным было то потрясение для него, вот за это она ещё ответит!
Надо с мужиками трахаться — вали одна, нечего пацана за собой таскать. Он со злостью материл себя — не жрал бы тогда, и пацан не попал бы в такую переделку. И холодел — только благодаря Валику видит внука живым и возле себя.
Демид пришел весь такой уставший, взмыленный, тяжело опустился на крылечко и долго сидел отдуваясь. Маринка засуетилась, притащила ему попить, сняла лямки его тяжеленного рюкзака, ругаясь при этом на всю поляну:
— С ума сошел? Зачем столько тащил? С твоим ли здоровьем?
— Да, не рассчитал малость, — вздохнул Демид.
— Не рассчитал он, хуже маленького ребенка!
Хлопочущая над ним, сердитая Маринка вызывала улыбку, по сравнению с той, осенней, безразличной ко всему, эта была живой и, судя по засаженному двору цветочками — полностью пришедшей в себя.