— Ой, Демид, — глаза у Маринки наполнились слезами. — А как же ты?
— Как и был, решил вот, во избежание, полететь к своим пораньше, и тебя до Родины проводить, и мне, и тебе спокойнее.
— И когда лететь?
— Через неделю.
— А Мик?
Мик побудет у Файзуллы, дней несколько, потом сюда удерет, все как всегда.
Маринка все-таки разревелась.
. -Ну вот, я думал, ты скакать начнешь от счастья, а ты рыдать!
— Так все неожиданно… — и вскинулась, — откуда и почему так быстро?
— Да не быстро, Марин, я ещё в марте другана своего озадачил, он с твоим отцом связался. Там пока поверили и проверили, думали, как паспорт тебе передать, все решал-пробивал какой Владимир Иванович Чаплинский.
— Дядь Вова! — сквозь слезы улыбнулась Маринка. — Это маминой подруги, той самой теть Наташи муж, следователем работал.
— Вот, нашли возможность переслать паспорт и деньги тебе на билет и этому человеку, что паспорт привез, сама же понимаешь, ни по почте, ни с кем-то попутно передать такое нельзя.
— А кто привез паспорт, он что надежный?
— Более чем, он мальчишек из Киргизии в Москву привез.
— А, это тот самый Хамза, отчество такое трудное?
— Да, он. Мариш я купил тебе брюки и футболку, шлепки вот ещё, не полетишь же ты в таком экзотическом виде.
— Ох, Демид, у меня нет слов.
— Не грусти, сама же постоянно твоей тети Лиды выражение говоришь: «Не писай в компот!»
— Там повар ноги моет, — криво улыбнулась Маринка. — Я так боюсь, Демид… Реально страшно после такого возвращаться!
— Ну вот, ты так тосковала по всему. Откуда пессимизм, все будет хорошо, увидишь.
И через шесть дней ехали в междугороднем автобусе в Душанбе муж с женой. Приятный, уверенный в себе седой мужчина и какая-то поникшая женщина, худенькая, с коротким волосами, в которых виднелась прядками седина.
В Душанбе на автовокзале их ждал пожилой киргиз, опознанный по национальной шляпе. Он долго обнимался с мужчиной, восклицая:
— Ай какой ты стал, крестник, я тебя помню еще дошколенком.
Обнял женщину, по отечески погладил её по голове, а та, уткнувшись ему в плечо, что-то бормотала, всхлипывая. Посидели в тени раскидистого дерева, в небольшой уютной чайхане, поговорили, посмеялись, затем пара села в автобус, идущий в аэоропорт. Киргиз долго смотрел ему вслед, вздохнул и, набрав какой-то номер на стареньком телефоне, весело сказал:
— Привет, дорогой! У меня все хорошо, племянника встретил, да вот, торопится в Россию, самолет через три часа вылетает, встречай там.
Обычный разговор, обычная встреча, не привлекли ничьего внимания.
Маринка, с раннего утра бывшая в напряжении, смогла расслабиться только тогда, когда самолет, разбежавшись, взлетел.
Уткнулась в плечо Демида и горячечно зашептала:
— Божечка, неужели это мне не снится?
— Все хорошо, Мариш.
К ним подошла стюардесса:
— Вашей жене плохо, ничего не надо?
— Водички, если можно, она переволновалась, да и жара…
В Москве были в восьмом часу вечера, пока подали автобус, пока довезли до здания аэропорта, времени у Демида оставалось в обрез — до окончании регистрации всего ничего, и Демид, поцеловав Маринку в щеку, наказав завтра же выйти с ним на связь, побежал вперед.
Маринка, шедшая в толпе прилетевших, увидела отца и споткнулась — похудевший, сильно постаревший, он стал совсем другим, скользнул по ней равнодушным взглядом и стал опять всматриваться в пассажиров.
< — Не узнал!
А Коля искал Маринку и не находил.
— Неужто не прилетела? — заволновался было, но сзади его кто-то потянул за рукав.
— Пап?
Он резко обернулся — худая, загоревшая дочерна, с чуднОй прической, она мало походила на ту Маринку, какой была все эти годы.
— Марин, ты?
— Я, пап, я!
— Ё… ё… — зазаикался отец, осторожно приобнимая, удивленно и неверяще вглядываяь в её лицо. — Ни х… чего себе? Не узнал бы!
— Ты на автобусе?
— Не, с Лидухиным Марком.
— А теть Лида, — сжалась Маринка, — она тоже здесь?
— Не, она с Арсюхой дома, у них там сеанс связи с отцом, — забирая у неё из рук небольшую сумку и двигаясь вперед, говорил Коля.
— Пап, а Петька… он как?
— А чего Петька? Петька растет, они с Валиком на море, двадцать третьего приедут. — Он резко остановился. — Я тебя прошу, очень, — он выделил это слово, — очень, не смей наезжать на бабу Шуру. Это таджичка, что им помогла тогда, они её за бабушку оба считают, она для них…
— Не буду, пап, обещаю, мне бы поверить, что я в России сначала.