– Нет, - сказал он. - Выплаты не будет. Этот номер поставлен на Улитку.
Не слезая с ящика, мистер Прэтчетт наклонился и заглянул в блокнот. Казалось, слова помощника насторожили его, и на огромном пылающем лице появилось выражение озабоченности.
"Ну и дурак же этот помощник, - подумал я. - Да сейчас, наверное, и мистер Прэтчетт скажет то же самое".
Но когда мистер Прэтчетт повернулся ко мне, в его сузившихся глазах появилась враждебность.
– Послушай-ка, Гордон58, - тихо произнес он. - Давай не будем. Ты ведь отлично знаешь, что ставил на Улитку. Так в чем же дело?
– Я ставил на Черную Пантеру, - сказал я. - Две разные ставки по три фунта каждая, двадцать пять к трем. Вот второй билет.
На этот раз он даже не удосужился заглянуть в записи.
– Ты ставил на Улитку, Гордон, - сказал он. - Я помню, как ты подходил.
И с этими словами он отвернулся от меня и стал стирать мокрой тряпкой клички остальных собак, принимавших участие в забеге. Помощник закрыл блокнот и закурил. Я стоял, смотрел на них и чувствовал, как весь покрываюсь потом.
– Дайте-ка мне посмотреть ваши записи.
Мистер Прэтчетт высморкался в мокрую тряпку и бросил ее на землю.
– Слушай, - сказал он, - может, ты прекратишь раздражать меня? Проваливай.
Дело было вот в чем: на билете букмекера, в отличие от билета на тотализаторе, ваша ставка никак не расписана. Это общепринятая практика, распространенная на всех площадках для собачьих бегов в Англии, будь то Силвер-ринг в Ньюмаркете, Ройал-инклоужэ в Аскоте или в деревушке близ Оксфорда. Вам дают карточку, на которой написаны лишь фамилия букмекера и серийный номер. Сумма ставки вносится (или должна вноситься) помощником букмекера в специальную книгу вместе с номером билета, но кроме этого нет никаких следов того, на что вы поставили и сколько.
– Давай пошевеливайся, - еще раз сказал мистер Прэтчетт. - Убирайся отсюда.
Я отступил на шаг и бросил взгляд вдоль ряда стендов. Ни один из букмекеров не смотрел в мою сторону. Каждый из них неподвижно стоял на деревянном ящике под доской со своей фамилией и смотрел прямо в толпу. Я подошел к следующему букмекеру и предъявил билет.
– Я поставил три фунта на Черную Пантеру при двадцати пяти к трем, твердо произнес я. - С вас семьдесят пять фунтов.
Этот, с рыхлым воспаленным лицом, проделал в точности все то же самое, что и мистер Прэтчетт, - задал пару вопросов помощнику, заглянул в блокнот и ответил так же.
– Что это с тобой? - тихо произнес он, обращаясь ко мне, словно я был восьмилетним мальчишкой. - Так глупо пытаешься меня провести.
На этот раз я отступил подальше.
– Вы, грязные воры! Мерзавцы! - закричал я. - Это к вам всем относится!
Все букмекеры автоматически, как игрушечные, повернули головы в мою сторону и посмотрели на меня. Выражения их лиц не изменились. Повернулись только головы, все семнадцать, и семнадцать пар холодных стеклянных глаз посмотрели на меня сверху вниз. Ни малейшего интереса я ни у кого не увидел.
"Кто-то что-то сказал, - казалось, говорили они. - Мы ничего не слышали. Отличный сегодня денек!"
Предвкушая скандал, вокруг меня начала собираться толпа. Я побежал обратно к мистеру Прэтчетту и, приблизившись к нему, ткнул его пальцем в живот.
– Ты вор! Паршивый мелкий воришка! - закричал я. Самое удивительное, что мистера Прэтчетта, похоже, это не возмутило.
– Ну ты даешь, - сказал он. - Вы только посмотрите, кто это говорит.
Неожиданно его лицо расплылось в широкой лягушачьей ухмылке. Он оглядел толпу и громко произнес:
– Вы только посмотрите, кто это говорит!
И тут все рассмеялись. Букмекеры ожили, стали со смехом поворачиваться друг к другу, показывать на меня и кричать:
– Смотрите, кто это говорит! Вы только посмотрите, кто это говорит!
В толпе слова подхватили. А я все стоял рядом с мистером Прэтчеттом с толстой пачкой билетов в руке, толщиной с колоду карт, слушал их и чувствовал себя не очень-то хорошо. Я видел, как за спиной столпившихся вокруг меня людей мистер Физи уже выводит на доске мелом состав участников следующего забега. А еще дальше, на краю поля, я увидел Клода, который ждал меня с чемоданом в руке.
Пора было возвращаться домой.
Тайна мироздания
На рассвете моей корове понадобился бык. От этого мычания можно с ума сойти, особенно если коровник под окном. Поэтому я встал пораньше, позвонил Клоду на заправочную станцию и спросил, не поможет ли он мне свести ее вниз по склону крутого холма и перевести через дорогу на ферму Рамминса, чтобы там ее обслужил его знаменитый бык.
Клод явился через пять минут. Мы затянули веревку на шее коровы и пошли по тропинке. Было прохладное сентябрьское утро. По обеим сторонам тропинки тянулись высокие живые изгороди, а орешники были усыпаны большими зрелыми плодами.
– Ты когда-нибудь видел, как Рамминс спаривает? - спросил у меня Клод.
Я ответил, что никогда не видел, чтобы кто-то по правилам спаривал быка и корову.
– Рамминс делает это особенно, - сказал Клод. - Так, как Рамминс, не спаривает никто на свете.
– И что он делает особенного?
– Тебя ждет приятный сюрприз, - сказал Клод.
– Корову тоже, - сказал я.
– Если бы в мире знали, как Рамминс спаривает, - сказал Клод, - то он бы прославился на весь белый свет. В науке о молочном скотоводстве произошел бы переворот в масштабе всей вселенной.
– Почему же он тогда никому об этом не расскажет?
– Мне кажется, этого он хочет меньше всего, - ответил Клод. - Рамминс не тот человек, чтобы забивать себе голову подобными вещами. У него лучшее стадо коров на мили вокруг, и только это его и интересует. Он не желает, чтобы сюда налетели газетчики с вопросами - а именно это и случится, если о нем станет известно.
– А почему ты мне об этом не расскажешь? - спросил я.
Какое-то время мы шли молча следом за коровой.
– Меня удивляет, что Рамминс согласился одолжить тебе своего быка, сказал Клод. - Раньше за ним такое не водилось.
В конце тропинки мы перешли через дорогу на Эйлсбери, поднялись на холм на другом конце долины и направились к ферме. Корова поняла, что где-то там есть бык, и потянула за веревку сильнее. Нам пришлось прибавить шагу.
У входа на ферму ворот не было - просто неогороженный кусок земли с замощенным булыжником двором. Через двор шел Рамминс с ведром молока. Увидев нас, он медленно поставил ведро и направился в нашу сторону.
– Значит, готова? - спросил он.
– Вся на крик изошла, - ответил я.
Рамминс обошел вокруг коровы и внимательно ее осмотрел. Он был невысок, приземист и широк в плечах, как лягушка. У него был широкий, как у лягушки, рот, сломанные зубы и быстро бегающие глазки, но за годы знакомства я научился уважать его за мудрость и остроту ума.
– Ладно, - сказал он. - Кого ты хочешь - телку или быка?
– А что, у меня есть выбор?
– Конечно, есть.
– Тогда лучше телку, - сказал я, стараясь не рассмеяться. - Нам нужно молоко, а не говядина.
– Эй, Берт! - крикнул Рамминс. - Ну-ка, помоги нам!
Из коровника вышел Берт. Это был младший сын Рамминса - высокий вялый мальчишка с сопливым носом. С одним его глазом было что-то не то. Он был бледно-серый, весь затуманенный, точно глаз вареной рыбы, и вращался совершенно независимо от другого глаза.
– Принеси-ка еще одну веревку, - сказал Рамминс.
Берт принес веревку и обвязал ею шею коровы так, что теперь на ней были две веревки, моя и Берта.
– Ему нужна телка, - сказал Рамминс. - Разворачивай ее мордой к солнцу.