Два летчика медленно брели в толпе.
— Разве тебе она не показалась потрясающей? — спросил Юнец.
Ему хотелось услышать мнение Старика.
— Хороша.
— Еще как хороша. Знаешь что, Старик?
— Что?
— Я бы хотел провести вечер с этой девушкой.
Они перешли на другую сторону улицы и двинулись дальше.
— Да ради Бога, — сказал Старик. — Но почему бы тебе не позвонить мадам Розетт?
— Что еще за Розетт?
— Мадам Розетт, — поправил его Старик. — Великая женщина.
Они проходили мимо заведения, которое называлось «Бар Тима». Его держал англичанин, которого звали Тим Гилфиллан. Во время минувшей войны он был сержантом-квартирмейстером, и каким-то образом ему удалось остаться в Каире, после того как оттуда ушли военные.
— А вот и Тим, — сказал Старик. — Давай-ка заглянем к нему.
Внутри, кроме Тима, никого не было. Он был занят тем, что расставлял бутылки на полках за баром.
— Так-так-так, — сказал он, обернувшись. — Где это вы, ребята, пропадали все это время?
— Привет, Тим.
Он не помнил их, но, глядя на них, было ясно, что они явились из пустыни.
— Как там мой старый друг Грациани? — спросил он, облокотившись о стойку бара.
— Он недалеко от нас, — сказал Старик. — Около Мерсы.
— На чем вы сейчас летаете?
— На «гладиаторах».
— Вот черт, да на них же еще лет восемь назад летали.
— Это все те же, — сказал Старик. — Совсем износились.
Они взяли стаканы с виски и направились к столику в углу.
— А кто она, эта Розетт? — спросил Юнец.
Старик сделал большой глоток и поставил стакан.
— Великая женщина, — ответил он.
— Кто она такая?
— Старая грязная сирийская еврейка.
— Это ладно, — сказал Юнец, — но почему ты о ней вспомнил?
— Что ж, — ответил Старик. — Я скажу тебе. Мадам Розетт держит самый большой бордель на свете. Говорят, что она может доставить тебе любую девушку во всем Каире.
— Чушь собачья.
— Нет, так и есть. А ты возьми позвони ей и скажи, где ты видел женщину, где она работает, в каком магазине, в каком отделе, опиши ее поточнее, а все остальное она сделает сама.
— Да не будь же ты таким наивным, — сказал Юнец.
— Это правда. Чистая правда. Мне о ней в тридцать третьей эскадрилье рассказывали.
— Тебя разыграли.
— Хорошо. Давай возьмем телефонный справочник и найдем номер ее телефона.
— Под этой фамилией ее вряд ли найдешь в телефонном справочнике.
— А я тебе говорю — найдешь, — сказал Старик. — Пойди и поищи мадам Розетт. Сам увидишь, что я прав.
Юнец не верил ему, однако пошел к Тиму и попросил у него телефонный справочник. Вернувшись, он положил книгу на стол, раскрыл ее и принялся листать страницы, пока не дошел до «Роз…». Его палец двинулся по колонке. Розеппи… Розери… Розетт. Вот она, Розетт, мадам, адрес и номер телефона, все есть. Старик внимательно наблюдал за ним.
— Нашел?
— Да, вот здесь. Мадам Розетт.
— Ну так почему бы тебе не позвонить ей?
— А что я ей скажу?
Старик посмотрел на дно своего стакана и перемешал пальцами кусочки льда.
— Скажи, что ты полковник, — ответил он. — Полковник Хиггинс. Летчикам она не очень-то доверяет. И скажи, что ты видел красивую смуглую девушку, которая продает солнцезащитные очки в Сигуреле, и ты хотел бы, как ты выразился, поужинать с ней.
— Здесь нет телефона.
— Еще как есть. Вон он.
Юнец огляделся и увидел телефон, который висел на стене в конце стойки бара.
— У меня нет пиастра.
— У меня есть, — сказал Старик.
Он порылся в кармане и положил на столик монету.
— Тим услышит все, что я буду говорить.
— А какое, черт возьми, это имеет значение? Может, он и сам ей иногда звонит. — И прибавил: — Трус ты.
— А ты говнюк, — сказал Юнец.
Юнец был еще совсем ребенком. Недавно ему исполнилось девятнадцать — на восемь лет меньше, чем Старику. Он был довольно высок ростом, худой, с большой копной черных волос и красивым лицом с широким ртом; лицо его стало цвета кофе от пребывания на солнце в пустыне. Несомненно, он был лучшим летчиком в эскадрилье. Уже в начале войны он сбил четырнадцать итальянцев, что было документально подтверждено. По земле он передвигался медленно и лениво, как это делает усталый человек, и думал он медленно и лениво, как сонный ребенок, но, поднявшись в воздух, соображал быстро, и движения его становились быстрыми, настолько быстрыми, что казалось, он действует рефлекторно. Когда он ходил по земле, было такое впечатление, что он отдыхает, дремлет, чтобы накопить силы, перед тем как сесть в кабину, но зато потом он становился свежим и быстрым и готовым для двухчасовой предельной концентрации. Но сейчас Юнец находился далеко от аэродрома, и в мыслях у него было нечто такое, что заставляло его бодрствовать как во время полета. Может, это состояние и не продлится долго, но по крайней мере в ту минуту он действовал сосредоточенно.