Все это держало Анну в подвешенном состоянии, не говоря уже о глубокой депрессии.
Вдобавок к тоске по дому, по парню и по жизни, которая у нее была, Анна злилась из-за того, что была «пленницей в собственном доме».
Она дала это понять Майклу, когда он повез ее в университетский городок – оазис знаний в жилом районе между автострадой и Ист-Сикс. Одетая в желтый топ и обрезанные джинсы, с темными волосами, собранными в хвостик, Анна ничем не отличалась от студентов, учащихся в этом заведении, – она уже загорела до черноты, а они пробыли здесь только неделю.
Когда отец и дочь ехали по четко распланированным дорогам между беспорядочно разбросанными зданиями из красного кирпича, гнездящимися в залитых солнцем деревьях и кустах, он расхваливал университет, предлагающий прекрасные программы по искусству; у нее будет замечательная возможность развивать музыкальные и актерские…
– Я чувствую себя Джиллиганом, – вдруг сказала Анна, прислонившись к стеклу.
– Кем?
– Джиллиганом! Выброшенным на берег вместе со Шкипером и кучкой других идиотов… Папа, мне восемнадцать, а ты возишь меня, как будто я маленький ребенок.
– Дорогая, ты же знаешь, я собираюсь купить тебе машину осенью, когда ты поступишь в университет…
Темные глаза Анны вспыхнули.
– Если я буду себя хорошо вести,ты это хочешь сказать?
– Я не ставлю никаких условий… Вот этот зал – самый большой на юго-западе. Ты и опомниться не успеешь, как уже будешь выступать на этой сцене.
– Я бы лучше выступала на старой сцене, а не в этом захолустном городишке.
– Анни…
Она состроила возмущенно-лукавую гримасу.
– И зачем, скажи на милость, мне нужна машина?
– Ну, Анни… потому что Таксон длинный город. Тебе нужно будет передвигаться.
– Если бы я жила в общежитии, я могла бы обойтись без машины. Но ты не хочешь, чтобы я жила в общежитии, правда, папа? Как все нормальныестуденты! Ты хочешь, чтобы я была дома… у тебя под присмотром.
Майкл остановился возле трехэтажного кирпичного здания библиотеки, не выключая мотор. Он посмотрел на ночь строго и все же нежно, но она отвела взгляд, перебегающий с предмета на предмет. От натянутой улыбки на щеке появилась ямочка.
– Я не пытаюсь ограничить твою свободу, дорогая. Ты же знаешь, что это не игра – мы в опасности, все мы. Я должен убедиться, что опасность миновала.
– А она когда-нибудь минует?
«Навряд ли», – подумал Майкл, но вслух произнес:
– Наверное. Но пусть все… устроится, хорошо? И начнется новая жизнь.
Из груди Анны вырвался звук, не очень похожий на смех.
– И что, я должна строить новую жизнь в своей комнате?Ты заставил меня бросить все, что было, но не позволяешь мне заменитьэто чем-то другим!
– Еще слишком рано, Анни… Не все сразу, хорошо?
– Тебе легко говорить – у тебя есть работа, по-настоящему новая жизнь! А я все время дома с мамой, у которой сейчас не больше интереса к жизни, чем у этих кактусов!
– Мама привыкнет, – вздохнул он.
– Ты так думаешь? Она похожа на зомби Донну Рид.
– Она привыкнет. И ты тоже. У тебя же появились друзья, не так ли?
– Да, если бы не Синди, которая живет напротив, я бы уже сошла с ума!
– И я ведь не запрещаю тебе гулять с Синди и ее друзьями, не правда ли?
Анна сглотнула и подарила отцу взгляд, признающий в нем человеческое существо.
– Да. Я благодарна тебе. Честно. И здесь интересно в каком-то смысле.
– Тебе понравилось ездить верхом, да? Ты сказала, что парк для верховой езды действительно красивый…
– Да, ничего. Хороший.
– Ты с Синди и этими ребятами уходила, а я ничего не говорил, не нервничал из-за этого, правильно?
– Правильно.
– Тут хорошо. Ты сама знаешь. Мы можем начать здесь все сначала, все мы.
– Я знаю.
– Мы можем сходить поиграть в гольф. Ты хочешь поиграть со своим стариком?
– Конечно, пап, – кажется, разговор утомил Анну. – Давай смотреть дальше университетский городок.
– Конечно, дорогая.
Анна была права насчет матери, Майкл это знал.
Пат плыла по течению, не больше. Она продолжала следить за собой, несмотря на то что выглядела так, будто за несколько месяцев постарела на десять лет. Она начала носить одежду пастельных тонов (яркий ковбойский стиль Таксона ей не нравился) и казалась такой же бледной, как ее одежда.
Иногда Пат выходила посидеть возле бассейна в тени, избегая солнца. Она готовила, делала покупки, даже убирала, заявляя при этом, что не хочет, чтобы ей кто-то помогал с домашней работой. Она спокойно делала всю работу по дому и казалась какой-то потерянной.
Когда Пат не хлопотала по хозяйству, она сидела и пила апельсиновый сок (она пообещала Майклу, что это будет только апельсиновый сок, потому что смешивать алкоголь с ее лекарством не стоило) и читала книги, купленные в супермаркете, или смотрела телевизор. Она увлекла несколькими мыльными операми, особенно сериалом «Больница», пока они жили в Вашингтоне в гостинице, и игровыми шоу, в которых участвовали знаменитости, такими как «Площадки Голливуда» и «Пирамида».
– Ты когда-нибудь встречался с Питером Лоуфордом, дорогой? – спросила она однажды. – Он сегодня участвовал в «Пирамиде».
– Да, пару раз.
– Он такой дурак, правда?
– В общем, да.
Вот чем стала ее жизнь – телевизор, домашняя работа, приготовление пищи, иногда бессмысленные комментарии. Пат не пыталась заняться политикой или благотворительностью. Ее политические порывы ограничивались фразой «чертов Никсон», когда президент появлялся на экране, и они еще не нашли подходящую церковь, что было довольно необычно для семьи Сатариано… то есть Смит.
– Ты не хочешь вступить в какую-нибудь церковь? – спросил Майкл у жены как-то за ужином, когда Анна ушла в свою комнату слушать «Дип Перпл» (рок-группу, а не песню).
– Не очень, – ответила Пэтси Энн и отхлебнула кофе, не глядя на него и вообще ни на что не глядя.
– В этой части Таксона есть несколько неплохих храмов. Мы можем даже пойти в одну из традиционных миссионерских церквей.
– Нет, – она слабо пожала плечами. – Мы не должны высовываться, правильно?
Вот и все, что она сказала по этому поводу.
Майкл надеялся, что Пат действительно привыкнет. И готов был сделать все от него зависящее, чтобы помочь ей. Он знал, что она лгала насчет апельсинового сока, потому что водка из буфета испарялась таинственным образом, и он боялся, что Анна это тоже замечает. Но сейчас, в самом начале новой жизни, он не мог, не хотел прямо поговорить об этом с женой.
Но он это сделает. Сделает. Деликатно. В один из ближайших дней. Или ночей.
Майкл чувствовал себя виноватым из-за того, что сам так легко приспособился. Ему доводилось привыкать и к более тяжелым переменам – когда они с отцом ушли из дома посреди ночи, несколько жизней назад, им не просто угрожало нападение, они оставили позади тела мамы и брата Питера. Переехать в замечательный город Таксон, в чудном штате Аризона, навряд ли было тяжелее, чем жить в «форде», ночевать в мотелях, похожих на ночлежки из фильма «Бонни и Клайд», и грабить банки на проклятом пути.
Он был Майклом О'Салливаном-младшим, знаменитым ребенком из Род-Айленда, штат Иллинойс. Он был водителем Ангела Смерти, о котором писали все газеты. Он был Майклом Сатариано, подростком в Де-Калбе. Он был Майклом Сатариано, героем войны. Он был Майклом Сатариано, бандитом, мафиози. И он был Майклом Сатариано, руководителем казино.
Быть Майклом Смитом, управляющим ресторана, было не трудно.