Чтобы забыть чувство голода и мучительной жажды, я старался думать о чем-нибудь отвлеченном.
Я думал о том, что в наше время многие умные люди тратят силы своего разума, чтобы причинять гадости другим людям. Взять хотя бы изобретение Куклинга.
Я был уверен, что его можно было бы использовать для благородных целей: например, для добычи металла. Можно было бы так направить эволюцию этих тварей, чтобы они с наибольшим эффектом выполняли эту задачу. Я пришел к выводу, что при соответствующем усовершенствовании механизма он бы не выродился в гигантскую неповоротливую громаду…
Однажды на меня надвинулась большая круглая тень. Я с трудом поднял голову и посмотрел на то, что заслонило от меня солнце. Оказывается, я лежал между клешнями чудовищного по своим размерам краба.
Он подошел к берегу и, казалось, смотрел на горизонт и чего-то ждал.
После у меня начались галлюцинации. В моем разгоряченном мозгу гигантский краб превратился в высоко поднятый бак с пресной водой, до вершины которого я никак не мог добраться.
Я очнулся уже на борту шхуны. Когда капитан Гейл спросил меня, нужно ли грузить на корабль огромный странный механизм, валявшийся на берегу, я сказал, что пока в этом нет никакой необходимости.
М. ДУНТЛУ, Г. ЦУРКИН
ЦЕРЕБРОВИЗОР
C языка собаки капала кровь, а глаза ее смотрели преданно и печально.
Они словно спрашивали окружающих: «Ну за что вы меня так истязаете?» Нервное лицо инженера Ковдина мучительно искажалось, и всегда он старался ускользнуть в сторону от этого мрачного зрелища. Он становился около окна и молча негодовал, видя сухую, сутулую спину профессора. А профессор усыплял собаку, вскрывал череп и, обнажив серовато-розовый мозг, долго копался в нем своими длинными, гибкими пальцами. Не спеша он накладывал микроэлектроды на нужные центры раздражения и еще напевал что-то бравурное.
Профессор закрывал череп собаки, зашивал кожу, и оба они склонялись у осциллографа, всматриваясь в сложную путаницу зеленых кривых, извивающихся на экране. Не так-то легко найти интересующую кривую биотока зрительного нерва. Профессор садился около усилителя, закуривал и, надувая щеки, иронизировал:
— Уж очень хрупкая наука эта ваша радиотехника, Сергей Васильевич. Попробуй разберись-ка, что тут на экране. Одни наводки.
Они начинали проверять экранировку проводов и, ползая по полу, даже не замечали, как приходил длинный костлявый лаборант Миша и уносил собаку для кормления и отдыха.
Все это повторялось почти каждый день и продолжалось уже более полугода, с тех пор как инженер Ковдин начал работу в лаборатории профессора Малиновского. И почти каждый день завершался длинным спором, который иногда застигал их во время ползания по полу. Сидя на корточках, Ковдин обычно горячился:
— Наводки, говорите? А вдруг это токи соседних нервов? Вам же лучше меня известно, как реагирует мозг собаки, измученной болью и страхом. А работу центральной нервной системы, Иван Михайлович, я полагаю, надо изучать в ее нормальном, спокойном состоянии.
— Значит, возвращаться к энцефалограммам, электрокардиограммам и прочим граммам, Сергей Васильевич? — вставлял профессор и начинал ходить, шевеля за спиной длинными розовыми пальцами.
— Не возвращаться, а двигаться вперед, — стонал инженер, поднимаясь с пола. — Физиологам надо шире использовать громадные возможности современных электронных приборов и…
— Электронных приборов? Вы, радиоинженеры, еще плохо помогаете нам.
— А что сделали физиологи, чтобы расчистить нам поле деятельности? Можете ли вы сказать что-нибудь достоверное о процессах возникновения биотоков в нервной системе? А об изоляции их от окружающих тканей? Нужен тесный союз физиологии с электроникой, чтобы…
— Вот он, ваш тесный союз… На экране наводки, под ногами провода, куда ни сунешь руки — везде током бьет! — Профессор сбрасывал белый халат, марлевую маску и начинал одеваться.
Инженер выключал установку, рубильник лаборатории и тоже одевался. Они шли по дорожке сада и продолжали спорить, не замечая весеннего вечера, огней города и бесконечных толп молодежи на тротуарах. Но на углу, где они обычно расставались, инженер уже совсем мирно крутил пуговицу на пальто профессора.
— Хирургическая методика хороша на определенном этапе. Дайте срок, я докажу вам это. И продолжайте обнажать мозги собак только для уточнения некоторых деталей. Согласны?
— Ага! Обнажать? — возбуждался профессор, но, пожимая руку, успокаивался и соглашался. — Ладно. А вы тем временем обдумайте свой метод. Только не замыкайтесь. Я человек опытный. Может, кое-чем и помочь сумею.