— Привет, братан, — крикнул он, подойдя сзади к Игнатию.
Игнатий слегка растерялся:
— Не имею чести быть знакомым…
— Вот как? Ну, раз считаешь, что мы незнакомы, я представлюсь. Зови меня Ариман.
— И что вам от меня нужно? — спросил Игнатий, желая поскорее отделаться от развязного прохожего.
— Да почти ничего. А тебе от меня нужно многое. Например, слышал я, что нужно тебе попасть к некоему персонажу, который знает то, что тебя интересует. Так вот, я могу продать тебе эту информацию прямо в Москве.
«Вот оно, продолжается», — промелькнула у Игнатия мысль.
— Продать? — переспросил он. — И какая же будет цена?
— Узнаешь, но позже, это пока секрет. Но ты не црогадаешь.
Странный прохожий обхватил Игнатия за плечи и повлек его тесными переулками в сторону Ордынки. Хватка у человека в бордовом пончо была странной: и мягко, и не вырвешься.
Между тем Игнатий все меньше узнавал окрестности. Стены зданий были испещрены граффити вперемешку с непонятными значками и надписями на иврите. Все вместе они сливались в жутковатую фреску, автор которой явно стремился произвести на зрителя тягостное впечатление. Чтобы отвлечься, Игнатий решил посмотреть, который час. С Пятницкой он вроде бы ушел лишь минуту назад, с другой стороны, позади осталось столько улиц и проулков… Но часы Игнатия стояли.
— Да, у нас так. Со временем мы накоротке. Наш правитель — «архонт зона», то есть нынешнего века, — будто подслушал мысли Игнатия Ариман. — Потому и говорят, что в преисподней мука вечная. Не в том смысле, что длится она долго, а потому, что времени там нет вовсе.
За углом дома, к которому Ариман увлекал Игнатия, вдруг засветились огни бара. То ли уже наступил вечер, то ли в этом закоулке он никогда и не заканчивался. В сумеречной мгле окрестные здания расплывались неясными очертаниями, и только вывеска «Валгалла» кричала о себе ярко-багровым цветом.
Бар располагался в подвале старинного дома, в лепнине на фасаде которого нетопыри соседствовали с пятиконечными звездами, серпами и молотами. Вниз вели тринадцать ступеней. Ариман толкнул тяжелую чугунную дверь — и втолкнул Игнатия внутрь;
В зале царил полумрак. Совсем темно здесь не было из-за свечей, горевших разным цветом. Пламя их то вспыхивало сильнее, то угасало, освещая странное убранство помещения. Во всех углах зала и в центре его стояли кадильницы в форме грифонов и драконов, источавшие сладковатый и дурманящий аромат. Еще здесь были столы, покрытые парчовыми скатертями, напомнившими Игнатию церковь: их для чего-то расставили в форме греческой буквы омега.
«Странные хозяева у этого места, — подумал Игнатий. — Даже столы правильно поставить не могут».
— Не странное место, а дорога в странность, — возразил Ариман. — Правда, только в нашу странность. Есть и другая, но о ней лучше не знать. А столы стоят как раз правильно. Если «А» сказал Один, то «Я» скажем мы. Впрочем, давай выпьем. Ведь как говорят персы, любое дело надо обсуждать дважды: на трезвую и на пьяную голову.
Игнатий нехотя присел у одного из стоявших слева столов. Тут же, как по мановению волшебной палочки, на нем возникли две чаши, подножие которых украшали непонятные письмена, напоминавшие скандинавские руны. В чашах плескался напиток золотистого цвета, издававший приятный, хотя и необычный аромат. В качестве закуски подали себя (никакой обслуги не было и в помине) грибы, подозрительно напоминавшие пантерные мухоморы.
Ариман, взяв чашу левой рукой, напыщенно и в то же время фамильярно сказал:
— Ну, для начала давай выпьем за успех нашего предприятия. Да послужит оно для строительства великой башни. И драгоценный изумруд пусть украсит ее венец.
Игнатий не понял из тоста ни слова. Но и спрашивать было бессмысленно: Ариман уже дал понять, что всему свое время. Оставалось ждать дальнейшего развития событий.
Игнатий пригубил из кубка. Дух его в ту же минуту содрогнулся. В голове молоточком застучала запоздалая мысль: бежать отсюда, надо бежать…
Но Ариман видел Игнатия насквозь. И отпускать никуда не собирался. Его лицо скривилось в недоброй усмешке.
— Ты что, сдрейфил? Разве ты слабак, что трусишь перед настоящим делом? Ты же не такой, как все. Мы и условия еще не обсудили, а ты уже лыжи намылил. Так нельзя. Ну, ты кто, вошь на гребешке или повелитель своей судьбы?
Что-то такое было в его интонации… Она завораживала, сулила неведомые прежде соблазны, пробуждала дремавшее где-то в глубине тщеславие: «Ну, ты же можешь попробовать. Тебя не зря так уговаривают, это шанс всех обставить». Эта же интонация заглушала собственный внутренний голос, который просил, умолял Игнатия не слушать Аримана…